Инга сказала: в коридоре следы мела. Скорее всего, это не мел, а штукатурка. И если мое предположение верно…
Я вышел в коридор, сунул в рот сигару. Чиркнул спичку о коробок.
В верхнем углу против входа, между стеной и потолком, среди лепных украшений, сверкнул ответный огонек. Сверкнул и погас вслед за спичкой. Но мне уже этого было достаточно.
Не спеша я раскурил сигару, пустил несколько клубов дыма. Заглянул на кухню, в ванную, повсюду зажигая спички. Подносил их к кончику дымящейся сигары, одновременно внимательно наблюдая за потолком и стенами. Нет, как будто нигде больше не отсвечивало.
Вернулся в спальню, лег. Вентилятор старался вовсю, разгоняя духоту. Но разогнать тревожные мысли он не мог. Что ж, все ясно. Огонек моей спички отразился в миниатюрном объективе телевизионной камеры, установленной перед нашим вселением в коридоре квартиры.
Мы с Ингой находились под наблюдением. Кому-то потребовалось поместить нас под колпак.
Но почему? Зачем? Кого мог заинтересовать в Вене советский ученый, доктор исторических наук, специалист по истории коммунистических партий Прибалтики? И какую пользу для себя собирались эти люди извлечь из наблюдений за входной дверью квартиры?
Или я интересую их вовсе не как ученый, не как историк, а просто как Арвид Ванаг? Как комсомолец-подпольщик, якобы подписавший некогда тайное обязательство о сотрудничестве с латвийской охранкой?
Неужели это возможно?
Неужели только теперь, спустя больше чем тридцать лет, выполз, наконец, на свет божий из мрака запыленных архивов этот плотный белый лист с моей собственноручной росписью под коротким, но емким текстом?
А может быть, я зря ломаю себе голову? Может быть, совсем другое? Ну, например, Шимонеки, отсутствующие хозяева квартиры, привлекли к себе чье-то пристальное внимание, и мы с Ингой здесь совершенно ни при чем?..
раздался рано утром. Я, сразу проснувшись, ринулся в коридор к телефону. Бросил беглый взгляд на часы: четверть седьмого. Кому взбрело в голову звонить в такую рань?
— Ванаг у телефона… Алло! Алло!
В ответ непрерывный гудок.
И снова звонок. Что за наваждение!
— Домашний телефон! — подсказала Инга из гостиной.
Верно! Я совсем забыл. Посторонний человек, чтобы попасть в наш дом, должен предварительно попросить через микрофон внизу, у подъезда, разрешение у хозяина соответствующей квартиры. И тот уже решает: пускать или не пускать.
Я снял трубку другого телефонного аппарата, висевшего на стене у самого входа. Интересно, телевизионная камера работает круглые сутки? Или она включается автоматически, каждый раз, когда кто-то попадает в ее поле зрения?
— Слушаю.
— Доброе утро, Арвид. — Говорила Эллен. — Впусти меня, пожалуйста.
— Ты внизу? Сейчас я спущусь.
— Зачем же? Нажми красную кнопку возле телефона.
— Ах, да-да!
Некоторые здешние удобства казались мне лишними, ненужными. Вполне можно было обходиться без них, и поэтому я просто-напросто забывал об их существовании. И заработал от пробегавшей в ванную комнату своей злоязыкой Инги:
— Деревня! Тебя в порядочное государство и пускать нельзя!
— А по-моему, проще держать открытым подъезд.
— Чтобы в него набегала всякая шушера?
Эллен вошла свежая, улыбающаяся. Удивилась:
— Еще спали?
— Поздно легли вчера.
— Слушай, Арвид, если здесь вам не очень удобно, Вальтер может подобрать другое место. У него десятки друзей, и каждый из них с удовольствием примет у себя советского профессора, да еще с такой милой дочуркой.
— Нет, нет, нет! — Инга среагировала моментально. — Тут просто замечательно, тетя Эллен! Мы с отцом великолепно устроились.
— Ну смотрите. — Эллен выложила на кухонный стол бумажный пакетик. — Свежие венские булочки к утреннему кофе… А это билет для Инги. — Рядом с пакетиком лег продолговатый желтый листок. — Экскурсия в Шенбрунн, автобус отходит в восемь. Не опоздай!
— Спасибо, тетя Эллен, большое спасибо! — Инга выскочила из ванной, обняла ее порывисто.
— Ну, ну!.. Я побежала. Мне в управление, это не слишком близко.
За завтраком Инга без умолку разглагольствовала об Эллен. Инге казалось, что Вальтер просто недостоин такой жены. Тиран, эгоист, бессердечный сухарь.
