— Тогда почему сразу лук? — Пашка пересаживался на еще не объеденную кочку. — Пусть ходит с копьем или томагавком.
— А он может сделать копье или томагавк? — спрашивал Алешка.
— Томагавк — вряд ли, — рассуждал Пашка. — А копье делать легко, копье — это острая палка.
— Дуди, ты согласен ходить с копьем? — спросил Алешка.
— Дуди! — ответил Дуди и покосился голодными глазами на гуськин лук в Алешкиных руках.
Алешка проследил его взгляд.
— Хочешь лук? — двусмысленно спросил Алешка.
— Дуди! — ответил Дуди.
— Вот дурак, — сказал Пашка. — Иди найди прямую длинную палку.
Дуди встал, аккуратно сложил луки со стрелами на сырую кочку и пошел в сторону поселка.
— Зачем мы взяли этого дурака в племя? — спросил Пашка неприязненно. — Разве ты видел где-нибудь индейцев-дураков?
— Знаешь, — сказал Алешка, глядя вслед прыгающей по кочкам фигурке в нечистой курточке, все еще чувствуя вину и запах белой краски, — если индеец сходит с ума, он ведь не перестает быть индейцем. Бывают сумасшедшие индейцы. Сумасшедший — это и есть дурак. У индейцев сумасшедшие даже бывают шаманами и разговаривают с индейским богом Маниту.
Пашка не интересовался богословскими вопросами, но для вежливости решил поддержать беседу. Потому что есть гуськин лук вместе и молча было бы просто нахальством по отношению друг к другу. Так поступают только животные. Хотя он, конечно, не знал, едят ли какие-нибудь животные гуськин лук.
— И как они говорят с индейским богом, эти дураки-шаманы?
Алешка не знал ничего про индейского бога, кроме имени, вычитанного у Фенимора Купера. Он в задумчивости выбрал кочку посуше, сел на нее и огляделся. Пустынная травянистая местность не давала подсказок. Под ногами шевелился от ветра гуськин лук — длинными узкими листьями.
— У индейцев есть место, которое их дом, — начал Алешка неуверенно, припоминая болгарские и советские вестерны. — Это такое место, где стоят вигвамы, хотя бы один вигвам, и столб, на котором вырезан бог.
Пашка глянул на Алешку подозрительно:
— Ты что, наелся уже? Можно я твою половину съем? — он кивнул на другую сторону полянки.
— Нельзя, — сказал Алешка. — Я сейчас доем. Дай подумать… Так вот, там столб стоит, в этом месте, у их дома. И шаманы говорят с этим столбом, и бог слышит.
— Во-первых, — сказал Пашка голосом объедающегося человека, — кто тебе сделает такой столб? Во-вторых, где наш вигвам? В-третьих, а если не шаман будет говорить со столбом, бог его услышит?
— Нет, если не шаман, то не услышит, — помотал головой Алешка.
— Получается, что великий Маниту слышит только дураков?
— Почему дураков? — поморщился Алешка.
— Ты только что говорил, что шаманы — сумасшедшие. Они ведь и правда во всех фильмах скачут как дураки и больше ничего не делают. И по-твоему выходит, что вот таких дураков только и слышит бог, потому что они разговаривают со столбом?
Алешка зажмурился. Получалось действительно непонятно.
— Знаешь, что я думаю, — сказал Пашка, не переставая жевать. — Я читал в книжке, что все эти шаманы были действительно дураки и только обманывали людей. Своих же, индейцев, обманывали. Ты хоть раз видел в кино, чтобы они говорили со столбом, а им бог что-нибудь отвечал? Польза от этих разговоров со столбом была хоть какая-нибудь?
— Нет, вообще никто не отвечал, — Алешка чувствовал, что запутался. — Вообще-то они еще и злые все, эти шаманы. Дураки и злые… Тогда как же индейцы разговаривают с великим духом Маниту?
— Вариантов два, — рассуждал Пашка. Он съел уже много гуськина лука, забрался на чужую половинку полянки и ощущал в себе силы дойти до ее края. — С ним вообще никто не разговаривает. Или разговаривать с ним может каждый. Но если с ним не разговаривает никто, то он, получается, и не нужен. Зачем нужен бог, с которым не поговорить? А индейцы про него постоянно вспоминают, ни к селу ни к городу. Значит, они все с ним могут говорить.
— Фигня какая! — возмутился Алешка еретическим мыслям соплеменника. — А чего же они тогда шаманам верят? Если каждый говорит с богом, то зачем тогда эти столбы и шаманы, которые скачут?
— А-а-а! — вдохновенно поднял палец вверх Пашка, некоторое время прожевывал траву, а потом сказал: — Говорить с богом можно не везде! Есть специальные места, которые ближе к богу и откуда он услышит, — например, на самой высокой горе. Вон высокая гора — сколько раз ты на нее забирался?
