Он повернулся к ней и презрительно выпустил Соне в лицо струйку горьковатого дыма из трубки.
— И не мечтай. Ты явишься назад и приволочешь за собой целые полчища других вазунгу, еще более одержимых. До сих пор ни один из них не видел Города. И пока я жив, не увидит.
— А ты-то сам там бывал? Хоть единственный раз?
— Бара, я готов подарить тебе наш лес, добрый к Детям Змеи, и нашу музыку, и древние сказания. Научить тебя жить здесь и быть счастливой. Ты очень красива, ты могла бы родить детей, подобных тебе и мне, здоровых и сильных воинов и прекрасных жен. Но тебе это не нужно. Ничего не нужно, кроме сверкающих камешков и холодных золотых монет, ты глуха и слепа, как несчастная земляная свинья, — с болью сказал Муонг.
— А почему ты решил, что смеешь судить меня — и обо мне? — воскликнула Соня.—
Откуда тебе знать, зачем, я мщу Город? Что, если ты жестоко заблуждаешься, не зная истинных причин/ которые привели меня сюда — такое тебе в голову не приходило?
— Ты Можешь сочинить любую историю, полагая, что меня легко обмануть, предложив некое возвышенное объяснение. Например, что тебе нужны деньги для выкупа из рабства твоего возлюбленного. Или еще что-нибудь не менее душещипательное. Но, видишь ли, я не наивный дурак, Бара. Ты не просто вазунгу, ты к тому же женщина, а женские особи стократ более жестоки, холодны, расчетливы и коварны, нежели самцы. Собственно, так же, как пауки. Я тебя в этом не обвиняю; ты не выбирала, где и кем тебе родиться. И не собираюсь судить. Кто я такой? Разве я бог, чтобы выносить кому-то приговор?
— Действительно, — сказала девушка, — кто ты такой, Муонг? И кто, во имя богов, причинил тебе такую ужасную боль, от которой ты до сих пор не можешь оправиться?
Он мрачно поднялся и молча пошел в хижину, где сразу же лег и закрыл глаза, отвернувшись к стене.
Но Соня решила на сей раз не сдаваться. Напрасно, что ли, она разбередила рану в его душе?
Девушка прилегла рядом с Муонгом и погладила его руку.
Тот не шевелился. Действуя более решительно, Соня вытянулась вдоль его тела, прижавшись к нему, и коснулась груди, обведя пальцем вокруг сосков, затем ее ладонь скользнула ниже, и она ощутила, насколько этот человек возбужден. То, что она делала, вовсе не было Соне неприятно, ей незачем было себя принуждать.
— Великий Змей, сколько усилий и какое унижение ради того, чтобы проникнуть в Город, — сказал Муонг. — Не трудись, это бесполезно.
— А если… не ради Города? — прошептала девушка.
— Конечно, все дело в том, что ты всю жизнь мечтала о таком мужчине, как я, видела меня во сне и полюбила с первого взгляда. И вообще сама судьба заставила тебя проделать такой длинный и тяжкий путь, чтобы обрести наконец счастье со мной. Ты даже едва не лишилась жизни… до чего же романтично и трогательно! А еще ты очень-очень одинока здесь, испугана, тебя никто не понимает. И тебе холодно ночью на голом бамбуке, а как славно было бы согревать друг друга страстными ласками! Я все сказал, или у тебя приготовлено еще что-нибудь? — с убийственным сарказмом закончил он.
— Да. Ты мой муж и должен сделать мне ребенка, как всем остальным твоим женщинам. Это Закон, который ты столь ревностно почитаешь, ну так вот изволь его исполнить, если не как бритунец и не как мужчина, который просто хочет находящуюся рядом женщину, то как Сын Змеи!
— Как Сын Змеи, я не могу с тобой спать, дорогая. Заклятие все еще действует, а я не склонен к мужеложству, так что ты опять промахнулась. Вот незадача-то, верно?
Вопреки идиотизму сложившейся ситуации, Соня рассмеялась. Этого Муонг не ожидал и с изумлением повернулся к ней.
— Что это тебя так развеселило, Бара?
— Ох, замолчи, — проговорила она, смахивая слезы, выступившие на ресницах от хохота. — Можешь не волноваться, я больше не стану к тебе приставать, спи спокойно.
— А жаль, — вздохнул Муонг, — мне было так приятно, когда ты ласкала меня.
Нет, и после такого еще находятся люди, смеющие утверждать, будто это женщины — непредсказуемы и сами не знают, чего хотят!..
