Знахарка села у огня и, взяв гладкий каменный пестик, начала растирать травы, семена и прочее в каменной ступке, которую явно часто использовали для таких целей. Запах весенней зелени заполнил хижину.
Рохану оставалось только ждать, изо всех сил скрывая нетерпение. Либо Зазар сумеет вернуть Анамаре разум, либо нет. До сих пор Зазар не знала неудач. Но ведь все когда-нибудь случается в первый раз…
— Хорошо, — через некоторое время сказала Зазар, потрогала смесь опытными старыми пальцами, пробуя ее густоту. — Теперь подай мне вон тот горшок с кипящей водой, будь так любезен.
Рохан поспешно повиновался. Зазар налила немного воды в ступку, затем добавила еще, тщательно перемешала.
— Перельешь — похлебка получится, недольешь — не вылепить пилюлю для твоей дамы. Повтори-ка, как ее зовут?
— Анамара.
Зазар окинула взглядом девушку-птицу, задумалась. Горестно сжала губы.
— Эти светлые волосы и темно-синие глаза… Если не ошибаюсь, в ней есть кровь Дома Ясеня.
— Да, матушка. Она мне так говорила.
— Старой вдовствующей королеве Исе не за что любить родню Ясенки.
— И все же она взяла Анамару к себе в свиту.
— Скорее подчинила ее себе, — фыркнув, ответила Зазар. Работа с травами, видимо, натолкнула ее на некую мысль. — Ты носишь тот пучок зелени, что я велела тебе прикрепить на шлем?
— Да. — Он быстро показал свой шлем Зазар. — Зелень почти не вянет. Может, хочешь заменить побуревшие веточки? На турнире я повязал его шарфом моей дамы. — Он достал из-за пазухи ленту голубого шелка. Зазар осмотрела шелк и помрачнела еще сильнее.
— Похоже, все хорошо. Но чем бы ни был этот шарф, ты обязан теперь носить его, пока носишь шлем. Поклянись.
— Клянусь. Ты думаешь, тут Иса замешана? — показал на Анамару Рохан.
— Нет. Я узнала о делах Исы сразу, как только та начала возиться с магией. Это не в ее стиле, как бы ты сказал. — Она вздохнула, отложила часть травяного месива в сторону и скатала из него пилюлю. — Ладно. Посмотрим, не сможем ли мы узнать, что в мыслях у твоей птички. — С этими словами она протянула пилюлю Анамаре. — Съешь ее, она очень приятная. Попробуй.
Анамара помедлила мгновение-другое. Потом выхватила пилюлю из пальцев Зазар, бросила в рот и проглотила. И почти сразу она закрыла глаза и упала.
— Матушка! — в ужасе воскликнул Рохан. — Вы убили ее!
— Чушь порешь, молодой дурень! — отрезала Зазар. — Дурак и влюбленный щенок. Я не убила твою пташку. Я просто заставила ее уснуть. А теперь и мне пора.
Знахарка скатала еще одну пилюлю и проглотила ее. Точно так же, как и Анамара, знахарка упала на плотно утрамбованный земляной пол своей хижины и начала похрапывать.
С тяжелым сердцем Рохан еще раз осознал ту опасность, которой подвергла чародейка Анамару. Невинная и доверчивая, как птичка, девушка могла проглотить все что угодно — и отравилась бы, останься она одна в Трясине. Волосы на затылке Рохана зашевелились, как было всегда в случае надвигающейся опасности. Не смея уложить Анамару и Зазар на кровать и в то же время боясь, что они застынут на полу, он подтащил обеих поближе к очагу и накрыл циновками.
Потом положил себе миску лапши — на сей раз с изрядным количеством мяса, — чтобы утешиться в тоске одинокого ожидания.
Рохан лишь тогда понял, что сам клюет носом, когда Зазар резко села, разбудив его.
— Весьма любопытно, — сказала Зазар.
— Что любопытно, матушка Зазар?
— То, что я узнала, конечно же. У тебя что, тоже в голове пусто, как у твоей дамы сердца?
Рохан пропустил эти слова мимо ушей, зная, что после магических трудов Зазар всегда раздражительнее обычного. Да и вид у нее был куда более усталый, чем можно было бы ожидать после сна. Рохан поспешил предложить ей миску похлебки. Знахарка с жадностью проглотила еду, быстро всасывая ленточки лапши.
— Это не вдова сделала с Анамарой, но и она отчасти в этом виновата, — сказала Зазар, вытирая рот тыльной стороной руки. Она протянула миску за добавкой, и Рохан быстро наполнил ее. — Вдова и Флавьель работали вместе, как мы уже знаем. А чего мы не знаем, что Флавьель умудрилась скрыть ото всех, даже от меня, когда я в первый раз ее навестила, — так это что девочка-птичка, родня Дому Ясеня, была ценой договора между вдовой и Флавьель.
