Секретарша приносит пепельницу, сигары и сигареты и спрашивает, что мне еще потребуется. Я прошу предупредить меня, когда придут исландские представители. Они всегда приходят раньше других. Рады небось вырваться из своих контор.
Я застегиваю на жилете верхнюю пуговицу. Жилет тоже имеет большое значение. Все продумано до мелочей. Костюм, движения, речь и тому подобное.
Этот полковник Уайд с его красным загривком и квадратной челюстью — хитрая шельма. Говорит на бостонском диалекте и учился в Уэст-Пойнте. Все, что касается авиации, он знает назубок и вечно не в духе. Сущий дьявол. Майор — тот совсем другого поля ягода. Юрист с университетским образованием, у него карие глаза, потертый летный мундир с медалью на груди и порывистые движения, голову он держит немного набок.
Телефон.
— Они уже пришли, — говорит секретарша.
— Попросите их ко мне, — отвечаю я и сажусь. — Пожалуйста, располагайтесь. — Широким жестом я показываю на стол заседаний.
Оба они мне неприятны. Один — криво улыбающийся тип, живущий за счет папочкиных связей, он говорит только «да» или «нет». Но эта угрюмая конторская кляча, которая с трудом улавливает, что происходит на заседании, немного понимает по-английски. В комиссию он попал благодаря тому, что с юности знаком с министром, этакое бесплатное приложение, только и способен, что быть представителем какого-нибудь второстепенного министерства.
Опять телефон. Жена. Я оглядываюсь на пришедших и знаком прошу извинить меня. Они отворачиваются.
— Нет, дорогая, заседание еще не началось… Да, разумеется, дорогая, я сразу же позвоню тебе и сообщу результат… Да, дорогая, они уже пришли. Мы после поговорим. Будь здорова.
До чего ж эти женщины нетерпеливы.
Наконец собрались все. И американцы тоже. Я пожимаю им руки. Добро пожаловать.
Мы рассаживаемся. Мои соотечественники садятся к окну, американцы — у стены, я занимаю место во главе стола.
Повестка дня лежит на столе. Перед каждым участником — своя. В ней два пункта. Я открываю заседание.
Моего вопроса в повестке нет, потому лучше начать прямо с него. Решить сразу, и дело с концом. Пока они усаживаются поудобнее, я пробегаю глазами свое выступление. Каждое слово тщательно выбрано и взвешено, есть даже ссылки на классиков.
Я не спеша встаю, наливаю в высокий стакан воды, делаю глоток, небольшой, только чтобы смочить горло, достаю носовой платок, разворачиваю его и тщательно вытираю губы, потом складываю и прячу в карман. Я вижу, что они сгорают от любопытства, и нарочно тяну время.
Речь моя коротка. Я апеллирую к взаимопониманию между двумя нашими народами, называю наши народы старшим и младшим братьями, которые заключили между собой союз, потом делаю передышку и смотрю сперва на сидящих по правую руку от меня, потом — по левую.
В заключение я подчеркиваю обоюдное уважение наших народов, как на словах, так и на деле, и завершаю свою речь красивой цитатой из известного стихотворения Киплинга.
Наступает довольно долгое молчание, американцы переглядываются. Негромкое покашливание, и я вижу, как Уайд злорадно усмехается. Он просит слова:
— Председатель, очевидно, не знает, что наш офицерский клуб является самостоятельным учреждением. Мы не можем заставить клуб сделать кого бы то ни было своим почетным членом. Клуб сам решает, кому оказать эту честь. — Уайд смотрит на майора с университетским образованием, тот кивает; герой авиации улыбается мне, в его улыбке сочувствие.
Уайд продолжает:
— Предшественник председателя был почетным членом нашего клуба, но эта честь не передается, как вексель. — Он задрал нос, довольный, что нашел такое удачное сравнение. — Не будем задерживаться на этом вопросе. Председатель должен понять: клуб сам устанавливает свои правила, мы тут ни при чем.
Задыхаясь от гнева, я объявляю перерыв. Этот проклятый боров унизил меня. Я допустил промах, но не собираюсь сдаваться. Я заставлю самого министра хлопотать, чтобы меня избрали почетным членом клуба, но не позволю этим чертовым американцам глумиться надо мной. Все равно им придется уступить.
Уайд переходит к следующему вопросу: где должны находиться исландские служащие, работающие в Кеблавике, во время воздушных маневров или в случае объявления войны. Он напоминает, что этот вопрос не решен, хотя войска находятся здесь уже два года. Речь его коротка, и, похоже, симпатии на его стороне.
