Рыба, кровь, кости - страница 19

Мы миновали останки выращенных на шпалерах фруктовых деревьев, престарелых спутников огромного тиса, чьи побеги широко разрослись из полой сердцевины и сплелись в порыжевшее древо, как те металлические реки цвета хины, что пересекают старые торфяники. Сточный, подумала я, сточный ствол, удивляясь, откуда пришло ко мне это слово, не зная, верным ли оно было, понимая только, что оно напомнило мне о ручьях и протоках, стекающихся вместе, как ствол тиса. Нижние сучья нависшего над землей дерева подагрически опирались на маленькие надгробия давно умерших домашних животных. Во всяком случае, я решила, что это были животные — если только их хозяев не звали Дружок или Рекс.

— А вот самая тема, — сказала Салли, приглашая меня восхититься тремя кучами гниющих листьев неподалеку от тиса. — Мой компост. В этой части сада все всегда росло, как сорняки, — наверно, из-за моего компоста, он выщелачивает почву. — Тут она быстро изобразила смирение. — То есть вашего компоста.

— Нет, именно твоего. По мне, так это просто отбросы.

— Это потому, что там много всяких органических штук. Куриных перьев, например. Я достаю их у мясников и измельчаю в машинке, которую мне сделал Ник — Никхил, внук мистера Банерджи. — Она погрузила садовые вилы в центр одной из куч, и смесь издала влажное растительное чавканье. — А еще я всегда добавляю крапиву и окопник, потому что в них высокое содержание азота, ускоряющего процесс гниения.

— Наша верховная жрица органического садоводства поет литании богу компоста? — раздался позади нас мягкий, с легким акцентом голос.

Салли повернулась.

— Ник! Это Клер. Она переезжает в дом Алекс.

Мне хватило одного быстрого взгляда на Никхила Банерджи, чтобы убедиться: мое наследство, в конце концов, было не таким уж безнадежным.

Я вскоре узнала, что Банерджи привык к тому, что люди на него пялятся: сперва на его буквально дух захватывающую красоту, а потом на его руку. У него были тонкие кости, как у тех, кто вырос на рыбе и зеленых овощах вместо мяса и молока, и кожа его отливала гладким, полупрозрачным блеском твердой карамели. Она даже казалась сладкой на вкус. На самом деле он весь казался съедобным, начиная лакрично-черными волосами до плеч и заканчивая правой рукой. Когда я протянула собственную руку для приветствия, его рот чуть скривился в неопределенной улыбке, а потом он со странным щелчком повернул запястье ладонью вверх. Не считая некоторого подобия формы, ничто не скрывало искусственность конечности. Она была ярко-розового цвета и плотностью напоминала ячменный сахар, создавая странный контраст с металлическими нитями, различимыми в пластиковой ладони. При виде моего замешательства лицо Банерджи расплылось в откровенной усмешке.

— Он вас смущает? — спросил он. — Мой протез, сделанный по последнему слову техники?

— Сочленение просто потрясающее, Ник-мм… — Я запнулась на его имени.

— Можете называть меня Ник. Меня здесь все так называют. — Он повернул запястье и согнул пальцы так, будто рассматривал новоприобретенное кухонное устройство.

— Какой она длины? — Он изумленно взглянул на меня. — Извините. Я просто интересуюсь внутренним строением, тем, как все работает.

Он покачал головой:

— Я ничего не имею против. Я тоже очарован этой своей фантомной конечностью. — Он закатал рукав и вытянул руку, ладонью вниз на этот раз, — жест принадлежащего к жреческой касте андроида, дарующего благословение.

Протез доходил почти до локтя.

— Я потерял ее — хотя, в общем-то, тут же обрел потерянное — в аварии. Мне полностью отрезало кисть сразу за запястьем, а лучевая кость — это та кость предплечья, которая идет от плечевой до большого пальца, — была так сильно раздроблена, что ее не смогли восстановить.

Он предложил пощупать мягкий пластик своей руки; напряжение мышц плеча придавало искусственному члену ощущение достоверности и управляемости.