— Кровь гадить нам западло, прости, сестренка.
Я выдавила подобие улыбки.
Нар кивнул пацану, тот отворил дверь. Мы вышли на улицу.
— Верка, я правда рад тебя видеть!
Мы снова обнялись. Нар был большой, теплый, его чуть раскосые глаза сияли.
— Прошу, не ходи сюда больше. С Мамиком у нас дела, он поперек не встанет, но люди у него гнилые. Про Нинку свою забудь — она на игле, наркоша, сама никуда не уйдет, пришили, как подошву.
— Нар?
— Знаю, что говорю, поверь. Ася тебя вспоминала, она тебя любит.
Он довел меня до дома. Рассказал, что уехал-таки с Асей в Питер, поступил в училище на повара, но заскучал.
— Гнутый город, холодно, народ ходит зачуханный, и все бегом, вот и подорвал сюда. Кичманю тут помаленьку.
Я звала его домой, говорила, что дядя Степа устроит его на работу, но Нар отказался.
— Судьба, Вера.
Мы обнялись у подъезда, не догадываясь, какой будет следующая наша встреча.
Дома меня ждали дядя с тетей. Грозу я почувствовала сразу. Пропала золотая брошка — свадебный подарок — и сорок пять рублей, лежавших на тумбочке у зеркала. Стало понятно, почему утром Нинка так нервничала.
Я была виновата, что привела ее домой. Тетя Катя вылила на меня ушат грязи — припомнила все, я даже не подозревала, насколько я грешна и порочна. Сашенька с ревом бросилась на мою защиту, но ее отогнали шлепками и заперли в комнате.
Я оборвала теткины вопли:
— Деньги заработаю и верну. За еду и за кров спасибо, я ухожу.
Собраться было недолго. Я ушла, несмотря на увещевания дяди Степы: он не хотел меня выгонять. Все подаренные вещи оставила, гордость не позволила их взять.
Почти голая, без средств к существованию, оказалась в общаге. Через несколько дней уже работала ночной санитаркой в Душанбинской ЦКБ.
Так сладко и беззаботно, пожалуй, я больше не жила, за исключением тех лет, что ухаживаю за бабушкой Лисичанской. Здесь тихо, спокойно, Марк Григорьевич хорошо мне платит, и я могу позволить себе все, что захочу. Но жизнь приучила копить деньги. Правда, что я накопила?
Приезжали в прошлом месяце Валерик со своей Светкой — дала им две с половиной тысячи долларов на машину. Им она нужна, мне нет — привыкла ходить пешком.
4
Работа и учеба — на общение со сверстниками у меня опять не оставалось времени. Только с одним парнем мы виделись ежедневно — Виктор Бжания подрабатывал, как и я, в нашей больнице. Я пошла во вторую терапию, а Витя санитаром в морг, там больше платили, что было для него важно, — семья ему не помогала, жили они бедно. Витя много читал специальную литературу (позже он окончил училище с золотой медалью) и с первого курса разрывался между желанием учиться дальше на патологоанатома или на хирурга. Так или иначе, но работа в морге ему помогла, Виктор стал замечательным кардиохирургом и работает сейчас в Бакулевском институте, защитил докторскую.
В медгородок мы отправлялись сразу после занятий, если честно — спешили к больничному ужину. В общежитии я почти не появлялась, ела, спала при больнице — старшая медсестра, войдя в мое положение, сама мне предложила.
У нас была строгая дисциплина: старшая и сестра-хозяйка — апостолы, зав. отделением — вседержитель. Ко мне относились хорошо, все знали, что я учусь, и мне потихоньку стали доверять самые простые процедуры: крутить канюли, ставить клизмы перед операциями, брить больных, раздавать градусники, я сама напрашивалась, мне все было интересно. Медсестры сперва оберегали меня — старались не пускать к отходящим, но, узнав, что я дружу с санитаром из морга и часто там бываю, стали поручать самую грязную работу. Я ухаживала за безнадежными, некоторые смотрели на меня с ужасом — девчонка, а лезет к умирающим, некоторые, как завотделением Марат Исхакович Каримов, наоборот, выделяли. Я делала свое дело, а свободное время отдавала учебе и соматическим больным — про свое умение я никому не рассказывала. Я засиживалась у их постелей за полночь, сколько и спала-то, не знаю, но спать больше шести часов в сутки я и сегодня не научилась — мне это попросту не нужно. Признаюсь, редко с кем из больных я устанавливала контакт, просто сидела рядышком, иногда гладила по руке, уже этого бывало им достаточно, чтобы избавиться от больничного уныния. Я не делала исключений — все они были для меня равны. Карманы моего халата всегда были полны конфет, печенья, яблок — одаривали, кто чем мог, я ссыпала сладости в ординаторской, и все пили чай с моими конфетами. Поэтому, наверное, Марат Исхакович дал мне прозвище «Конфетка». Так меня все и звали.
