— Вчера ваши кинооператоры тут снимали, чуть взрывом мины одного не пришибло…
— Они еще здесь, у вас? — спросил я с надеждой.
— Нет, на рассвете я их проводил. Они подались, наверное, в Чапаевскую. Вы подождите полковника. Он к вечеру вернется.
Осипова я ждать не стал, а как только кончился артналет, отправился назад.
Я искал друзей и в 25-й Чапаевской дивизии, но все было тщетно. Шел по их следу, они были где-то здесь, рядом. Они ходили по тем же улицам, лежали в тех же окопах, подчас я буквально «наступал им на пятки», но встретиться нам так и не удавалось.
…Немцы захватили Чебанку и Дофиновку. Положение в городе становилось все тревожнее. Улицы пересеклись баррикадами, жители, не жалея жизни, под бомбами и снарядами укрепляли свой родной город.
— Ой, Одесса-мама! Што воны, гады, с тобой робят? — причитала пожилая женщина, водружая на верх баррикады корыто для стирки.
С оглушительным треском разорвался снаряд на крыше оперного театра. Здание скрылось в облаке пыли и черного дыма.
— Ой! Запалили! Запалили! Он же второй в мире! И што теперь з нами будет? Побойтесь бога!.. Гады… — запричитала на всю улицу, утирая слезы, все та же женщина.
Я снимал работающих на улице Ласточкина одесситов, когда ко мне подошел какой-то моряк в измазанной глиной форменке.
— Разрешите обратиться!
Я опустил «Аймо».
— Старшина первой статьи Шейнин!
Тут только я узнал своего старого товарища по съемкам на маневрах Черноморского флота фотокорреспондента газеты «Красный флот» Бориса Шейнина, которого в 1939 году на линкоре «Парижская Коммуна» научил снимать ФЭДом.
— Борис, дорогой, и ты здесь? Откуда такой красивый, по уши в глине?
— Ты знаешь, натерпелся я страху! Прополз на брюхе несколько километров… Свист — грохот, грохот — свист, и, честно говоря, ничего кругом, кроме едкого дыма и пыли с песком, ничего не видел, но наслушался досыта. В ушах звенит, гудит, и тебя я не слышу пи черта… — Борис, кажется, был так рад встрече, что говорил, говорил и никак не мог остановиться. Это было на него похоже.
Вечерело. Над городом сгущались сумерки. Канонада почти затихла. Изредка в районе Пересыпи тяжело вздыхали одиночные взрывы. Мы удобно расположились на бухте причального каната. Борис рассказывал о виденном, и казалось, запас его впечатлений был неиссякаем.
Вскоре наши с Шейниным пути разошлись, я снова остался один. Настроение было скверным. Командир корабля передал мне распоряжение политуправления перебазироваться с крейсера «Коминтерн» на эсминец «Незаможник» для следования в Севастополь. Мое желание остаться в Одессе до конца вызвало раздражение Ивана Антоновича Зарубы.
— До какого конца? — спросил он резко.
— Конца обороны!
— Считайте, что он наступил, и не обсуждайте приказ.
На израненном осколками бомб и снарядов эсминце я вернулся в Севастополь. Одесса пала. Еще на корабле, в море, я услышал по радио, как Левитан строго и печально сообщил об этом.
Так и не нашел я ни Трояновского, ни Когана. Не удалось рассказать Когану, что я видел его фронтовой сюжет, вошедший в первый военный киножурнал. Я хотел рассказать ему, как аплодировали зрители в кинотеатре, когда увидели на экране падающий горящий «юнкере», сбитый нашими бойцами. Эти кадры были сняты оператором Коганом.
Наши сюжеты встречались на экране — в «Союзкиножурнале», а мы не могли найти друг друга…
Тревожные мысли не давали покоя. Одесса пала… В голове никак не укладывалось это мрачное событие, а гитлеровцы уже подступали к Перекопу.
Снимая на Минной пристани, я не заметил, как ко мне кто-то подкрался сзади и крепко обнял.
— Димка! Ты ли? Вот здорово!
Передо мной стоял, улыбаясь, мой товарищ по институту оператор Союзкинохроники Дмитрий Рымарев. Крепкий, белокурый, в очках на добрых голубых глазах, в новенькой форме капитана, которая еще не была обношена и сидела на нем непривычно.
— Ты надолго?
— До конца войны— если доживу, — ответил Дмитрий. — Познакомься — мой ассистент Федя Короткевич, надеюсь, вы будете друзьями. Теперь он будет ассистентом для нас обоих.
Встреча была неожиданной и радостной как для меня, так и для Ръшарева. Плохое настроение улетучилось мгновенно, я мы G этого часа стали неразлучны. Наши киноавтоматы заработали вместе, дополняя друг друга, и все тяготы и невзгоды фронтовой жизни показались нам намного легче. Ведь теперь рядом были друзья.
