— Тихо в пригородах. В смысле — никто друг другу морду не бьет, по улицам не бражничает, по старым роботам-уборщикам не стреляет. Все вокруг чинно и благородно. И рожи у песчаных байкеров сплошь незнакомые.
— Думаешь, по наши души?
— Как проснулся — думал. А как утренней горячей бурды с охраной попил — знаю… Местные отморозки убрались глубже в лабиринты мусора. А на Жестянке сейчас квартирует шесть банд, примчавшихся с пустошей еще неделю назад. И порядок поддерживают железный — никакой гульбы, никаких драк между собой. Ждут группу с девушкой во главе, которая должны появиться со дня на день у двух законченных алкоголиков. Двух пустоголовых химиков, способных изготовить любое лекарство. И чудо еще, что эта группа просочилась старыми закоулками мимо чужих патрулей, не успевших нас срисовать вечером.
Заскрипела кровать, Настя опустила ноги и попыталась нашарить сброшенные на холодный пол сапоги.
— И что предлагаешь?
— Предлагаю идти за лекарством. Потому что вся эта кодла примчалась по просьбе одного урода, пообещавшего поделиться чужим шламом. По просьбе моего бывшего напарничка, Сплима. Это он никак не может успокоиться, что деньги мимо загребущих рук пошли. Все комбинирует, все до твоей глотки добраться пытается.
— Ему-то какой резон? Я его не нанимала. А Кодекс не позволяет чужой контракт перехватывать или мешать в его выполнении.
— Кодекс? Деточка, ты бредишь. Кодексом прикрывались первые ходоки, кто на голом энтузиазме был готов все человечество осчастливить, да еще от щедрот и чужакам отсыпать… Они пытались как-то отношения урегулировать. Да все равно — закончилось все это, как любое благое начинание заканчивается: кровью и разборками до последнего патрона… Поэтому чем быстрее ты выбросишь из головы вычитанную чепуху, тем здоровее будешь.
Я посмотрел на морщинку, царапнувшую отмытый вчера лоб и вслушался в севший голос, утративший звонкие веселые нотки после Дымокуров:
— Значит, и свод собственных правил вы в нужник спустили. Сами написали, сами на помойку и выбросили… Что же вы за люди, ходоки? Что у вас осталось за душой? Хоть капля чести и совести есть, или тоже — за копейку давно продали?
— Не знаю, как у парней, а у меня за душой только цинизм и репутация. Которая позволяет тебя по маршруту вести живой, а не мертвой… А у Сплима репутации больше нет. Как он последнюю свою группу попытался грохнуть ради товара, так все, ходок закончился… И если мы хотим до химиков добраться без пули в затылке, нужно на этом сыграть. Сыграть на том, что моего бывшего напарника не любят и ему не верят. Его слова перепроверяют, ждут подставы и контролируют каждый его шаг… Поэтому стоит нам пустить слух, что мы пошли к нему права качать — рядом с его лежкой соберется все местная кодла. Пока разберутся — мы как раз успеем проскочить. А у алконавтов установка есть, которая позволяет в любую точку свалки сигануть. Для себя делали, бизнес требует. Препарат купим — и ходу…
Шагнув к жестяному умывальнику в углу, девушка задала последний вопрос, оставивший после себя неприятное послевкусие:
— Ты уверен, что торговцы нас не сдадут? Все же мы — чужаки для них. Им с бандитами бизнес вести, могут нашими головами откупиться.
— Вряд ли. Они уже очень давно со Сплимом на ножах. Кто бы другой охоту на нас объявил — могли бы и задуматься о перепродаже. А так — с радостью ему настроение испортят. Да и не тронут их местные. Куда как быстрее все выходы из Жестянки перекроют и охоту на нас развернут. Только попробуй еще эти дыры законопатить… Так что шансы у нас — пятьдесят на пятьдесят, если не больше. — Закончив проповедь, я поднялся и двинулся к дверям, поманив за собой уже собравшихся братишек. — Ладно, Михалыч и Яппи на хозяйстве, а мы завтрак принесем. Потом сгребаемся и двинем в магазин. Как раз успеем слухи запустить и с толпой смешаться, что на молитву пойдет…
* * *
Я двух охламонов-самогнщиков помнил, сколько ходил по местным дорогам. Рокус и Адам — близнецы-братья, кто Матери-Истории… Впрочем, откуда они добыли себе имена — Мать История умалчивает. Явно — начинали жизненный забег под другими паспортными данными. Но в процессе извилистой дороги приобрели прорву вредных привычек, сменили биографию, построили себе на старом пустыре дом-блиндаж и стали тратить деньги на дегустацию спиртного, собранного по всей обжитой Вселенной. Рокус — огромных размеров мулат с пивным брюхом, больше напоминавшим обтянутый мохнатой шкурой бочонок. И Адам — худой желчный глиста-переросток, обожавший при беседе с очередным покупателем теребить козлиную бородку, выкрашенную в грязную ультрамариновую радугу.
