— Три!
Никто даже не понял, что сделал Колька. Он никуда не откидывался, не раздувал ноздрей, а просто чуть приоткрыл губы, самую малость, еле слышно цыкнул, что многим вообще показалось птичьим голосом, и выпустил, словно из пращи, слюнку. Она была совсем крошечная, эта слюнка, но крепкая, как камень.
Все присутствующие на соревнованиях, словно в замедленной съемке, наблюдали, как летит этот маленький заряд, как он в своем стремлении к полету возносится над Витькиной лужей и, пролетев дальше метров на пять, приземляется на кусочек асфальта, расплющив на исходе огромную навозную муху с зеленым брюхом.
Никто еще не понял, что произошло, еще бухгалтер держал свою короткопалую руку на Витькином плече, а Малец уже успел вытащить из-под кирпича деньги, упрятать их в трусы и отбежать на почтительное расстояние.
— Атас! — закричал он Кольке. — Атас!
Все пацаны бросились врассыпную, а Колька по-прежнему стоял на стартовой линии — бледный и отрешенный.
— Держи его! — заорал бухгалтер. — Мои деньги! — и бросился на Кольку, желая ударить ему кулаком в бледный нос.
Здесь только до доминошников дошло, что случилось. Мужики поняли, что вечер придется жить насухую.
Кулак бухгалтера почти достиг самого Колькиного носа, когда был перехвачен рукой с тюремными наколками.
— Моряк салагу не обидит! — повторил Витек и вывернул бухгалтерский кулак до хруста. — Беги, пацан! — произнес бывший зек с грустью в голосе. — Беги!..
И Колька побежал. И совсем не в ту сторону, куда сыпанули его товарищи, а в противоположную. Он не думал сейчас ни о чем, а летел по улице, словно слюнка его — бессмысленно, но так уверенно, что прохожие расступались, вскрикивая, как будто это не мальчишка летел в своем беге, а как минимум разрывная пуля…
А потом гулянка была — мама дорогая! К выигранной десятке пацаны скинулись еще по рублю, у кого было. Купили семь чекушек водки, пива «Московского» с осадком, два баллона с шипучим напитком «Салют», колбасного сыра кило и килек немеренно.
На чердаке сталинского дома Колька впервые напился до глюков. Ему все казалось, что это не Малец сидит на ящике напротив, а дед его. Колька тянулся к нему руками и просил деда вернуть аккордеон. А Малец ржал в ответ, как полковая лошадь, тоже напился порядком, да и остальные пацаны — кто валялся в голубином помете, а кто пытался с помощью пальцев вернуть глаза на место.
А потом всей компанией дружно блевали с крыши вниз на прохожих.
Их приняло семнадцатое отделение милиции…
На следующее утро Колька и Малец проснулись в вытрезвителе.
Сначала вызвали Кольку. Какой-то капитан презрительно смотрел на бабку, а она плакала, размазывая по щекам пудру.
— Вы, что ли, мамаша его? — выцедил воцрос капитан.
— Я — бабушка.
— А мать с отцом где?
— А так — ушли по утру в булочную баранок купить и не вернулись.
— К вечеру вернутся, — сказал капитан, зачем-то открыл сейф, в котором лежал «Макаров», затем вновь закрыл.
— Сегодня уж вряд ли вернутся, — вздохнула бабка.
— Вот и будем лишать их родительских прав! Шляются неизвестно где, а пацан в вытрезвителе ночует!
— Тринадцать лет назад пошли его родители за сушками…
— Чего? — не понял капитан.
— Пошли в булочную, — пояснила бабка, — а пропали без вести. В вашем отделении заявление писала. Искали, искали, так и не нашли!
Капитан на мгновение задумался.
— Писаревы?
— Писаревы, — подтвердила бабка.
— Помню, помню. Я тогда младшим лейтенантом был.
— И я вас помню. Я тогда младше на тринадцать лет была.
— Не нашли, — подержался за нос капитан.
— Не нашли, — посуровела бабка. — Внука отпустите.
— Да-да, конечно!
И подписал пропуск.
— Найдем! — пообещал капитан.
— Обязательно найдете, — согласилась бабка и вывела Кольку за дверь…
С этого похмельного утра Колька Писарев много лет не видел Мальца.
Милиционеры обнаружили в его кармане фальшивую десятку, вызвали мать, которая, оказывается, написала заявление о том, что реквизиторские деньги из театра украли. На сына и не думала. А на семейную беду, Малец несколько купюр отоварил в магазинах, получив от замученных кассирш сдачу настоящими деньгами. Это было уже тяжелое преступление.
