И как же обратила себя к нему российская власть после стремительного распада СССР? Да как и по отношению к Западу: с потерей собственных государственных интересов и в тумане мнимых ценностей, особо настойчиво по-прежнему разыгрывая роль заботливого «старшего брата», не видя, как это неуместно. Объявив Россию «гарантом мирного существования» этих новых государств — только укрепила извечные обвинения в российском империализме. А пожертвованных охране Таджикистана наших солдат и офицеров — год за годом убивают в смутной для нас и чуждой нам междоусобице (полтысячи их мы положили там за один 1993), и у российской власти нет разума и достоинства — убрать оттуда наши войска, там русская кровь и наши скудеющие военные силы не жалеются. (Ещё б оправдывалось, если б мы тем временем вели бы процесс вызволения из Таджикистана своих соотечественников, — но именно этого мы не делаем.) Из ложной инерции прежних оборонных представлений (их надо начисто пересматривать) мы заключаем с этими республиками оборонительные (для нас — только отяготительные) союзы. Вот с Арменией, — и как мы будем его осуществлять через недружелюбную Грузию? А в Грузии держим радарные станции, всё отказываясь осознать невозвратимость потерь и уместиться в собственных пространствах, — а за это обязываемся на ответные услуги.
Уяснить же себе когда-нибудь, что все эти новые государства — уже не «мы» и не «наши», они сознательно объявили суверенитет. И в ряду всех других государств мира они только тем отличаются для нас, что мы бессердечно и безрассудно покинули там наших своеземцев и не защищаем их прав, и не вызволяем их к себе — а вот это должен быть наш главный моральный и реальный долг.
В русском образованном слое ещё и сегодня существуют — и даже усилились внедавне — последователи евразийства: теории, что Россия органически принадлежит Азии и своё будущее должна строить в родстве и единстве с Азией. Теория эта развилась в 20-е годы XX века в русской эмиграции из отвержения западных ценностей (после российской гражданской войны у многих русских эмигрантов взросла обида на Европу) и из желания слабого прислониться к большей силе, к чужому плечу (как «сменовеховцы», да отчасти и «евразийцы» же, искали прислониться к большевизму). Это было — упадочное желание, проявление духовной слабости. Таково оно и сегодня: упадок мужества, упадок веры в силы русского народа; у других — прикрытая форма желательного им восстановления СССР. Но это — отказ от русского культурного своеобразия, от тысячелетия за нашей спиной, — он повлечёт к утоплению редеющего русского народа в бурно растущем мусульманском большинстве. Если нам грозит национальная гибель — то не здесь спасение. Если мы выстоим — то только на кремнистом пути нашего самостояния, всей протяжённой длительности нашей государственности, культуры и православной веры. А не выстоим — значит, рухнем.
Не так мы тьмо-множественны, как наши великие азиатские соседи Китай и Индия, не так усердны и изыскливы в труде, как Япония, — но все четверо мы отдельные миры, отдельные цивилизации — и не выпасть бы нам из достойного ряда. И в этом ряду — достойные же и отношения надо строить.
Тут — непростительна упорная тупость наших властей с Южными Курилами. Беспечно отдав десяток обширных русских областей Украине и Казахстану, с конца 80-х исполнявши в международной политике роль американского подслужника, — они с несравненной лжепатриотической цепкостью и гордостью отказываются вернуть Японии острова, которые никогда не принадлежали России, и до революции она никогда не претендовала на них. (Капитан Головнин, начало XIX века, и адмирал Путятин, 1855, признавали именно те границы, на которых настаивает сегодня Япония. Считать обиды от японского нападения в 1904 или от японской интервенции в Гражданскую войну? А куда посчитать обиду, что СССР напал на Японию, нарушив пятилетний договор «о нейтралитете» 1941 года?) Схватились за эти острова, будто в них всё будущее России. Для малоземельной Японии возврат этих островов — больной вопрос национальной чести, престижа, много выше смежных рыбных богатств, о которых можно и договориться. В наступающем веке, когда ни с запада, ни с юга у России что-то не рисуется друзей, но будут нас всё жёстче сжимать, — зачем отталкивать нам и это возможное добрососедство? а то и содружество?
