— О бог войны, даруй победу! — исступленно молил молодой хан. — Десять самых красивых пленниц принесет тебе в жертву Кулькан!
Но бог войны не обратил своего взора, дарующего победу, на хана Кулькана. Центр русского войска стоял несокрушимо, а слева и справа на тумен Кулькана, расстроенный непрерывными атаками, понеслись удалые владимирские дружины.
Заметались татарские всадники, откатываясь обратно к Оке.
Хан Кулькан, обезумев от ярости, с одной сотней телохранителей кинулся наперерез владимирской коннице. Легкий как птица арабский скакун хана опередил низкорослых лошадей нукеров-телохранителей и вынес своего хозяина прямо на копья русских дружинников. Поток владимирской конницы затоптал в снег упавшего Кулькана и пронесся дальше.
Горестно завыли телохранители Кулькана, упали на снег, раздирая ногтями лица. Они знали, что пощады им не будет. Горе тем, кто не уберег священную кровь потомка Чингисхана!
А за владимирской конницей уже двинулись, выставив вперед копья, рязанцы, пронцы и москвичи. Радостно, победно ревели боевые трубы русских полков.
Однако от шатра князя Юрия Всеволодовича уже скакали гонцы к воеводам с приказом вернуть полки на прежние места и ждать нового татарского натиска. Конницу Батыя лучше встречать в сомкнутом строю, а потому — назад, все назад!
На этом настоял опытный воевода Еремей Глебович, который понимал, что разбит только передовой отряд неисчислимого татарского войска. И он оказался прав. Подходили главные силы Батыя.
Еремей Глебович поклонился князю Всеволоду Юрьевичу, сказал тихо, чтобы не услышали тайные слова другие воеводы и бояре:
— Княже! Теперь одно нам осталось: стоять насмерть. Обойти нас татары не могут, будут бить в лоб. А к прямому бою мы привычны! Все полки уже на поле, в одном крепком строю. И мое место — там. Дозволь послужить Руси простым ратником, сила в руках еще есть!
— И я с тобой, Еремей! Будем биться рядом! — воскликнул Всеволод, обнажая меч с тяжелой рукоятью, горевшей самоцветами, — благословение отца.
— Нельзя, княже! Не радуй царя Батыгу гибелью еще одного князя русского. Кто будет после водить полки, землю из пепла поднимать? Береги себя для Руси. Если сомнут нас татары — немедля скачи во Владимир. Боярин Иван Федорович будет с тобой.
Не слушая больше возражений князя, Еремей Глебович пришпорил коня и поехал к большому полку.
— Крепко стойте, ребятушки! — кричал старый воевода дружинникам и ополченцам. — Единова отбились — и вдругорядь отобьемся!
— Стоим, воевода! — ответно кричали воины, поднимая вверх копья. — Крепко стоим!
Тумены Батыя обрушились сразу и на рязанский, и на пронский, и на большой полки. Под страшным напором попятился русский строй.
Первым упал стяг Романа Ингоревича. Сам князь не надолго пережил своих верных телохранителей, пытавшихся вырвать его из сечи, — все они полегли рядом и были затоптаны татарской конницей. Рязанцы выполнили свою клятву: больше они не показали спину татарам и приняли общую смерть…
Теснимые со всех сторон татарской конницей, обреченно отбивались последние кучки пронцев.
Дольше всех держались владимирцы из большого полка. Воевода Еремей Глебович рубился в первых рядах, показывая пример воинской доблести.
Но никакая доблесть не могла изменить исхода битвы: силы были неравны…
Боярин Иван Федорович выполнил свой долг княжеского сберегателя — спас Всеволода от плена или смерти. Когда начал отступать большой полк, от княжеского шатра поскакала прочь небольшая кучка всадников: Всеволод Юрьевич, боярин Иван, полтора десятка телохранителей. Всадники пересекли по льду Москву-реку и скрылись в прибрежных кустах.
Позади раздавался шум битвы, постепенно удаляясь и затихая.
Князь Всеволод с тайной надеждой спросил Ивана Федоровича:
— Может, не все полягут? Может, спасется кто?
Но боярин только покачал головой:
— Мало надежды. Рязанцев и пронцев при нас перебили, и князья их убиты. На владимирцев так навалились, что вряд ли кто уцелеет. А вот из москвичей, может, кто и уйдет. На краю они стояли, у леса…
3
Боярин Иван Федорович верно предсказал судьбу московского полка. Несмотря на отчаянное сопротивление москвичей, татарская конница оттеснила их к лесу, но в лес не пошла.
