Князь Даниил Александрович верил, что сделал для победы все, что можно было сделать, а остальное — в руках войска и в руках божьих.
С устрашающим ревом, от которого вздыбились и заплясали ордынские кони, сбивая прицел лучникам, — ринулись вперед московские конные дружины, за считанные мгновения преодолели самое опасное, насквозь прошитое стрелами пространство между враждебными ратями, и врубились в татарские ряды.
Ржанье коней, крики, стоны раненых, лязг оружия, барабанный бой и вопли боевых труб слились в один оглушающий гул, и в густых клубах пыли беззвучно поднимались и опускались прямые русские мечи и татарские сабли.
От берега Трубежа набежала высадившаяся из ладей пешая московская рать и будто растворилась, втянутая страшным водоворотом битвы.
— Пешцы вовремя подоспели! — удовлетворенно отметил Илья Кловыня. — Как бы и рязанцы не вывели ополчение… Самое время им спохватиться…
Даниил Александрович кивнул, соглашаясь. Сказанное воеводой было очевидным. Сейчас, когда смешалась конница и длинные копья дружинников стали бесполезными, ножи и топоры проворных пешцев могли решить исход битвы. Воеводам городского ополчения нетрудно было догадаться…
Но городские ворота Переяславля-Рязанского по-прежнему были наглухо закрыты. Не покидал дубравы и московский засадный полк, приберегаемый князем Даниилом на случай вылазки из города.
А бой уже медленно откатывался от холма, на котором стоял Даниил Александрович: москвичи явно пересиливали. Из клубов пыли начали поодиночке вырываться ордынские всадники, мчались, нахлестывая коней, по топкому лугу между Лыбедью и Карасиным озером.
Потом побежали уже десятки ордынцев, и это казалось удивительным, потому что по прошлым битвам было известно: татары или бьются до смерти, или отбегают все вместе, по условленным сигналам. Если кто-нибудь бежал самовольно, то ордынцы убивали не только беглеца, но и всех остальных людей из его десятка, как бы храбро они ни бились, а за бегство десятка казнили всю сотню. Так гласила Яса покойного Чингисхана, самый почитаемый татарами закон…
Наконец наступил долгожданный миг, когда сломилась пружина ордынского войска — и лавина всадников в войлочных колпаках, прильнувших к лошадиным шеям, с воем покатилась прочь, к дубовому лесу, призывно шелестевшему багряной листвой за речкой Лыбедь.
Это была победа.
Небольшая кучка всадников, оторвавшаяся от татарской убегающей лавины, стала забирать влево, к городу. Над ними беспомощно метался рязанский стяг, наискосок перерубленный мечом.
Зоркие глаза степняка Асая разглядели в кольце всадников красный княжеский плащ.
— Князь Константин бежит! — завопил мурза и умоляюще протянул руку к Даниилу Александровичу: — Дозволь, княже, поохотиться моим нукерам!
— И мне с Константином свет Романовичем перемолвиться желательно, — вмешался боярин Шуба. — Дозволь и мне поохотиться, княже!
— Перемолвишься, боярин, коли догнать сумеешь… Однако, думаю, князь Константин раньше в ворота проскочит…
Но боярин Шуба только недобро усмехнулся:
— Проскочит, коли ворота ему откроют. Только ведь боярин Борис Вепрь не зря в городе остался.
— Коли так, ступайте! — разрешил Даниил.
Мурза Асай и боярин Шуба разом сорвались с места, увлекая за собой толпу нукеров, коломенских вотчинников и конных боярских слуг.
Князь Константин Рязанский и его телохранители успели доскакать до города первыми, сгрудились под сводами воротной башни, забарабанили древками копий и рукоятками мечей.
Тщетно!
Город Переяславль-Рязанский не впустил своего князя.
Князь Константин бессильно сполз с коня, скинул с головы золоченый княжеский шлем — честь и гордость владетеля.
Всадники мурзы Асая и боярина Федора Шубы неумолимо приближались, и их было устрашающе много, чуть ли не по сотне на каждого телохранителя рязанского князя. Константин понял, что спасения нет, и приказал своим дружинникам сложить оружие.
— Кровь будет напрасной… Прощайте, дружина верная…
В ров полетели мечи и копья дружинников, кинжалы, легкие боевые секиры. Оружие беззвучно падало и тонуло в вязкой зеленой тине, скопившейся на дне рва.
Сверху, с городской стены, донесся сдавленный крик: «Ой, как же так, люди?!» Видно, немало людей смотрели через бойницы на бегство князя.
