Так начиналось каждое утро в Орде. С первыми лучами солнца ханские нукеры, свободные от караула, готовили из кобыльего молока любимый напиток степняков — кумыс. Кожаные бурдюки с молоком подвешивали на шестах у юрты и часами били деревянными колотушками. Молоко шипело и пенилось, бродило как живое, раздувая шершавые бока бурдюков, а на четвертый день светлело, выделяя на дно мутную гущу. Прозрачный напиток татары выливали в другие — маленькие бурдюки и складывали их в глубокие ямы для охлаждения. Острый, хмельной, освежающий кумыс татары ценили превыше всех напитков и поглощали в огромных количествах.
За месяцы ордынского гостеванья Дмитрий Александрович привык к кумысу и даже находил его приятным. А боярин Антоний всем говорил, что кумыс оставляет на языке вкус миндального молока и полезен для здоровья.
Дмитрий Александрович не знал, от сердца хвалил Антоний татарский напиток или говорил просто так, для утешенья людям. Может, и для утешенья, потому что многие переяславцы поначалу бледнели, поднимая чаши с кумысом. Но пить приходилось всем без исключенья. Тех, кто пробовал отказываться, татары заставляли силой: бесцеремонно хватали за уши, запрокидывали назад голову и раздирали рот. А другие татары, глядя на это насильство, веселились, рукоплескали, били в бубны и танцевали перед гостем, пока тот, давясь и захлебываясь, не осушал кубок до дна. К тем же, кто пил кумыс с удовольствием, татары относились дружелюбнее.
Дмитрий Александрович наказывал своим людям не чваниться, не уклоняться от угощенья. Говорил назидательно:
— Того требует мое княжеское дело. А коли считаешь питие кумыса грехом, так тот грех духовник Иона отмолит по возвращении в Переяславль!..
Но кумыс — еще полбеды. Жить русскому человеку в Орде вообще было сложно и опасно. Непонятные запреты, рожденные языческой верой татар, подстерегали неосторожного на каждом шагу. Нельзя было вонзать нож в огонь или хотя бы касаться его лезвием, потому что, по верованьям татар, сие грозило огню усекновением главы. Нельзя было опираться на плеть, которой погоняли коней, ибо от того сила коня могла уйти в землю. И уздечкой ударить коня тоже было нельзя, чтобы не испортить его. Нельзя было проливать на землю молоко или иной напиток. Нельзя касаться стрел и лука бичом. Нельзя ступать ногой на порог юрты, чтобы не причинить зла хозяину. Мужчине нельзя доить коров, а женщине — молочных кобылиц, ибо иначе вымя их оскудеет. Нельзя стирать рубахи и иную одежду, потому что боги будто бы гневаются, если мокрую одежду повесить сушить, и убивают дерзких громом…
Всяких запретов было так много, что и запомнить их мало кто мог. Но за нарушенье любого запрета ожидала суровая кара, от которой не спасали ни ссылки на незнанье, ни княжеское заступничество. Переяславцы жили в постоянном страхе. И — не напрасно! Боярин Никифор Мелентьевич споткнулся о порог и был удавлен тетивой лука тут же, возле юрты, у всех на глазах. Сотника Глеба, не доведя вины его до великого князя, обезглавили саблей и бросили тело на растерзание псам. Дружинников Семена и Петра неведомо за что захлестали насмерть бичами. Тиуну Лаврентию Языковичу татары отсекли правую руку. И дело-то было пустяковое: по стариковской своей забывчивости тиун полез доставать ножом из костра кусок мяса, который сам же туда уронил. Спасибо, лекарь-араб оказался тогда рядом, быстренько окунул обрубок руки в чашу с кипящим бараньим жиром, остановил кровь. Лаврентий Языкович больше недели пролежал в беспамятстве, однако — выжил…
Полог юрты приподнялся, впустив волну знойного воздуха. Мягко ступая по ковру остроносыми татарскими сапогами, к ложу подошел боярин Антоний, молча поклонился. Халат на боярине тоже был татарский — шелковый, полосатый, перепоясанный наборным поясом с кривой саблей.
Нарядных халатов ласковому боярину мурзы надарили без счета, выхваляясь друг перед другом щедростью. Антоний шутил, что всех своих благодетелей и по именам не запомнил, не говоря уж о том, кто какой халат подарил. И неудивительно: ходил Антоний в гости к разным мурзам чуть ли не каждый день, пил с ними кумыс, осторожно выпытывая между кубками правду об ордынских делах. Много он узнавал такого, что было скрыто в Орде от постороннего глаза.
