Я усадил их за стол. Перекрестились они (глаз с меня не сводя!), слова свои заветные пошептали - а едят едва-едва. И - видно ведь, что голодные! - а едят мало, словно только что отобедали, а у меня - только из вежливости. И еще - осторожничают. Ярослав этот молоко медленно-медленно тянул, точно боялся - на дне жаба окажется. Помилуйте, что вы, давно время таких шалостей прошло...
Но - все же поели. Мало, мало - но честь хозяину оказали. Я потянулся к пыхтящему самовару.
- Чайку?
- Это можно! - откликнулась Лика. Сама маленькая, русая, лицо округлое, приятное; совсем хороша была бы, - но вот глаза эти блеклые... Ровно у мертвеца, убереги нас силы лесные!
Налил им чайку. Сидим. Молчим. Закон строг - пока гость не насытится и сам говорить не начнет, расспрашивать его невместно.
Ярослав - туча тучей. А Лика эта вроде как ничего, освоилась. Глазками - туда, сюда, по углам, по полкам, по печке...
Но - вот наконец и с чаепитием покончили. Пора уже мне, как Бабе-Яге, гостей спрашивать с пристрастием - "дело пытаешь, али от дела лытаешь?"
- Мы, Михаил Андреевич, к вам специально приехали, - Лика о край стола кончиками пальцев оперлась, так, чтобы руки провисли, чтобы напряжение в связках чувствовать - волнуется. - Специально... повидать вас хотели, поговорить... Братия наши в здешних краях бывали, принесли весть... Мы и решились... Отец-настоятель отпустил и благословил...
Вот так так! Это что ж за новые веяния? Совместная у них обитель там, что ли? Верно, отстал я от жизни, отстал...
- Так с чем же пожаловали, гости дорогие? О чем со мной говорить-то можно? Человек я лесной, дикий, который уж год из дебрей своих носа не высовываю...
- Вот про дебри-то мы вас спросить и хотели, - голос у Лики чуть звенит. - Почему у вас такая деревня странная? Все вокруг - и Павлово, и Рокочино, и Дубровка - в развалинах, а в Орташеве все дома как новенькие? Не осели, не покривились, крыши как только что крыты...
- Огороды незаросшие, - внезапно вмешался Ярослав. Голос у него сильный, упругий - приятный голос. - Им бы давным-давно бурьяном покрыться - а тут чистая земля! Вскопанная, взрыхленная - навозу подкинь и можно сажать...
- И поля такие же! - подхватила Лика. - Повсюду они лесом зарастают а у вас словно под парами стоят. Вот мы и удивились... и братия наша удивилась...
- Так неужто же отец-настоятель ваш так этим заинтересовался, что погнал в эдакую даль?
- Конечно! - выпалила Лика. - Кто знает, может, на этом месте благословение... может, тут подвижник древний жил или даже святой, и теперь заступничает за землю осиротевшую? Как же нам не выяснить?.. Тем более, что обитель наша тут неподалеку, в Пестово... до Кипрени на поезде, а пятнадцать верст - так это ж пустяки!
- А с чего вы решили, что я об этом что-то знать должен?
- Так вы ж здесь живете! - Лика руки перед грудью стиснула молитвенно, вся вперед подалась. - Вы все видите, все знать должны! Вам-то самим - неужели это не интересно?!
Интересно, не интересно... А чего ж тут интересного, если я сам это все и делаю?!
И тут словно бы повело меня что-то! Да сколько ж можно прятаться, следы путать, от каждого шороха вздрагивать?! Сколько можно этим черноризцам в пояс кланяться?! Раньше-то - никого и ничего я не боялся. Забрало не опускал, на медведя с одной рогатиной выходил - и ничего. А монаси эти, божьи заступники... Власти, правда, у них сейчас не в пример больше, чем раньше - глянь-ка, Священный Синод уже и парламент заменил, и президента, а патриарх сам, бывало, в Кантемировскую танковую да Псковскую десантную выезжал, да не с проповедями, а с инспекциями... Инквизицию пока не ввели, но опять же, кто их знает... Раскол-то до сих пор памятен. Правда, хватило у черноризцев ума - не вбивают учение свое в головы паровым молотом, уроки Закона Божьего только для желающих, молитвы опять-же только для них... Никто вроде бы никого не насилует, а народ как-то уж слишком рьяно к храмам потянулся... А разговоры! (Я хоть и в дебрях сижу, а что на свете делается - знаю) Разговление, неделя страстная, суббота родительская, заутреня, вечерня, а ты в какую обитель, а я такой вклад за упокой сделала, а батюшка вчера на проповеди так про муслимов этих страшно говорил...
