Русский декамерон, или О событиях загадочных и невероятных - страница 2

Внесистемными я назвал такие из ряда вон выходящие случаи, которые не подходят ни под один другой пункт вышеприведенной классификации. Почему же о них идет речь с самого же начала? Тут две причины. Первая — чтобы сразу покончить со всякого рода загадками неопределенного характера, не поддающимися строгому учету. Ну не магия это, не телепортация, не телепатия, а призраками или видениями тут и не пахнет! Это — черт знает что такое, а по научному — внесистемный загадочный случай. И произошел первый из таких случаев со мной… еще до моего рождения. Отсюда понятна и вторая причина помещения этих случаев в самое начало повествования: она — хронологическая. Итак, приступаю к изложению сути дела.

Оказывается, я помню себя и мир еще до своего рождения. Лев Толстой был уникален тем, что помнил само рождение, и этим мало кто другой мог похвастать. Я рождения своего не помню, — мне уже потом об этом много раз рассказывали. А помню я событие, происшедшее в городе Тбилиси (где мы жили) в июле или августе 1939 года, хотя родился я на несколько месяцев позже — 6 октября 1939 года.

Однажды, мне тогда было лет пять, только проснувшись утром, я вдруг спросил у мамы:

— А где находится кино «Аполло»?

Мама удивленно посмотрела на меня и ответила, что так раньше назывался кинотеатр «Октябрь», что на Плехановском проспекте (это ближайший к нашему дому кинотеатр). Но так он назывался еще до войны. Я продолжал:

— А помнишь, мама, кино, где человек застрял в машине, и его кормили через вареную курицу, как через воронку? Наливали, кажется, суп или вино. Было очень смешно… Это мы с тобой видели в кино «Аполло»!

Мама ответила, что это мои фантазии, потому что, во-первых, я никогда в кинотеатре «Аполло», или «Октябре» по-новому, не был (меня водили иногда только в детский кинотеатр, тоже поблизости), а во-вторых, это я рассказываю о фильме Чарли Чаплина, который могли показывать только до войны.

Я, не обращая внимания на слова мамы, вспоминал дальше:

— Вдруг кино прекратилось, раздался свист, крики, и зажегся свет. Все стали смеяться, потому что мужчины сидели голые, без рубашек и маек. Было очень жарко, и они разделись… Ты сидела в белой шелковой кофте. С одной стороны от тебя сидел папа, а с другой — дядя Хорен, оба были без маек и хохотали…

Мама с ужасом посмотрела на меня и спросила:

— А где же сидел ты? Если ты видел это все, то где же был ты сам?

— Не знаю, — подумав немного, ответил я, — я видел вас спереди. Вы сидели на балконе в первом ряду. Может, я стоял у барьера и смотрел на вас?

Мама замотала головой и испуганно заговорила:

— Да, действительно, такой случай был, я помню его. Но это было до твоего рождения, летом 1939 года. Отец ушел в армию в начале 1940 года, и ты его не мог видеть в кинотеатре. После твоего рождения была уже зима — никто не стал бы раздеваться от жары. А я точно помню, что была беременной, и твой отец повел меня в кино на Чарли Чаплина. А был ли там дядя Хорен, я не помню. Но сидели мы точно на балконе в первом ряду. Но как ты мог знать о балконе в кинотеатре «Октябрь» и о барьере на нем, если ты там не был? — И, желая проверить меня, мама спросила:

— А как выглядел дядя Хорен, ведь ты его никогда не видел? Отца ты хоть по фотографиям можешь помнить, а дядю Хорена — нет.

— Дядя Хорен был очень худым, у него были короткие седые волосы, а на груди что-то нарисовано чернилами.

Мама от испуга аж привстала.

— Да, Хорен был именно таким, а на груди у него была наколка в виде большого орла… Нурик, ты меня пугаешь, этого быть не может. Наверно, кто-то рассказал тебе об этом случае, — пыталась спасти положение мама.

— Ты мне рассказывала об этом?

— Нет, зачем бы я тебе стала рассказывать это? Да я и не помню, был ли Хорен там. С другой стороны, ни отец, ни Хорен тебе не смогли бы этого рассказать, так как они ушли на войну. А про наколку Хорена — особенно! — И мама, чуть не плача, добавила: