До поезда был час, хорошо все получилось. Егорка смотался в буфет, но там был только коньяк по пять тыщ рублей. А бутерброды – вообще по цене золотых слитков!
Хорошо, что у Наташки были в холодильнике вареные яйца. Егорка прихватил с собой аж восемь штук!
С таким буфетом точно в ящик сыграешь, это не буфет, это ж чистый бандитизм!
Поезд был подан минута в минуту. Егорку поразило, что в вагоне, где, как ему казалось, народу будет тьма-тьмущая, пассажиров почти не было.
И купе вроде бы пустое. Но с верхней полки тут же свесилась лохматая голова:
– Дед, закурить есть?
– Какой же я… дед? – изумился Егорка.
Надо ж, только вошел человек, а с него уже закурить требуют…
– Дай папироску… а?
– Да, счас!
Он и не думал раскидываться табаком. С какой стати?
Голова тут же исчезла в подушках.
«Надо ж… дед!» – хмыкнул Егорка. Он вроде бы и брился сегодня. Какой же дед? Что, не видно, что он не дед?..
– А тебе, знача, покурить охота?..
– Хочу! – голова мгновенно свесилась. – Цельный день не курила!
Девчонка была какая-то мутная, грязная, но с озорными глазенками.
– А годков скель? – поинтересовался Егорка. – Меня Егоркой зовут.
– А ты че, дед, – мент? – зевнула девчонка.
– Я т-те дам… дед!
– Лучше папироску дай – поцелую!
– А ты че… из этих, што ль? – оторопел Егорка.
– Из каких еще… из этих?
– Ну, которые… – Егорка хотел выразиться как можно деликатнее – …эти… по постелькам… шарютси…
Никогда в жизни он не видел проституток.
– Я – жертва общественного темперамента, – пояснила девочка. Она мгновенно спрыгнула с полки и устроилась рядом с Егоркой. На девочке была длинная грязная майка, она тут же, не стесняясь, поджала свои голые коленки, положив на них подбородок.
– И куда ж, задрыжина, ты нынче прешси? А, дед – тысща лет?..
На вид девочке было лет пятнадцать, не больше.
– Ище раз обзовешси – встану и уйду, – строго предупредил Егорка.
Ему хотелось продемонстрировать характер.
– А ханки капнешь?
– Ч-че? А? Кака еще ханка тебе? Ты ж у нас пацанка!
– Во бля! – сплюнула девчонка. – А ты, дед, прижимистая шушваль, видать!
За окном катилось белое-белое Красноярье: елки и снег.
– Мамка шо ж… одну тебя пускат? – не переставал удивляться Егорка. – Во как!
– Сирота я. Понял?
– Во-още никого… штоль?
– Сирота! Мамка пьет. Брат есть.
– А че ж тогда сирота?
– Братик помер летом. Перекумариться не смог, дозы не было, иссякла. Колотун погубил.
– Так че же: мать есть… был такой – сердце лопнуло.
– Пьет она, – сплюнула девчонка. – Нальешь?
– Приперло, што ль?
– Заснуть хотела… думала, легче бу. He-а, не отпускает…
Пришел проводник, проверил билеты.
– В Москву?
– Ага, – кивнул Егорка.
– По телеграмме, небось?
– По какой телеграмме? – не понял он.
– Ну, можа, преставился кто… – протянул проводник, толстый мужчина лет сорока.
– А че, просто так в Москву не ездят?.. – удивился Егорка.
– Нет, конечно, – вздохнул проводник. – Не до экскурсий счас.
– А я – на экскурсию, понял?
Он как-то странно посмотрел на Егорку и вышел.
– Поздравляю, дед! – хихикнула девчонка. – В Иркутске лягавый сел, сама видела, этот… сча ему стукнет, они о подозрительных завсегда стучат. И если тот с устатку отошел – жди: явится изучать твою личность!
Егорка обмер: док-кумент-то в Ачинске…
– А ежели я… дочка, без бумажек сел, пачпорт оборонилси, – че будет?
– Ты че, без корочек?
– Не… ты скажи: че они тогда делают?
– Че? – девчонка презрительно посмотрела на Егорку. – Стакан нальешь, просвещу.
– Тебя как звать-то?
– Катя… Брат котенком звал. Дед, а ты не беглый? – поинтересовалась девочка.
– Ты че… – оторопел Егорка. – Какой я беглый? К брату еду, из Ачинска сам. Слыхала про Ачинск?
– Это где рудники?
– Не. У нас комбинат, Чуприянов директором. Знаешь Чуприянова?
– Значит, беглый, – хмыкнула Катя. – От жизни нашей бежишь. Слушай: водки здесь нет, народ портвейн глушит… Полста гони!
– Полста?
– А ты думал! Наценка.
– Так ты деньгу возьмешь – и сгинешь.
– Ты че, дед? – Катя обиженно поджала губы. – Я – с понятием. Если б – без понятия, давно б грохнули – понял?
Ресторан был рядом, через вагон.
«Обложили, суки, – понял Егорка. – Надо ж знать, кого убивать, – куда меня черт понес?..»
