– Так деревяшки ж нет… – удивился Егорка, – еще ж в пятницу вся деревяшка вышла… А эта и на полати пойдет – любо! Осинка-то мохнорылая, Михалыч… не осинка, а меруха, все равно ж рухнет…
– Тебе, брат, можно быть дураком… это грех, конечно, но не страшный, – Чуприянов протянул ему руку, потом также, за руку, поздоровался с Олешей, – но уж меня ты не срами, слышишь? Еще раз увижу тебя с контрабандой, так сразу Гринпису и сдам, такую жопию получишь – мало не покажется…
– Так его ж пристрелили вроде… – опешил Егорка.
– Пристрелили, блядоебина, Грингаута, начальника милиции… и не пристрелили, а погиб он… смертью храбрых, – усек? А это – Гринпис, это для тебя похуже будет, чем милиция, точно тебе говорю…
Подполковник Грингаут, начальник местного ОВД, погиб в неравной схватке с браконьерами: поехал на «стрелку» за долей, а получил из кустов две пули в лоб.
Человек в «Волге» тихо засмеялся – так, будто он сам стеснялся сейчас своего смеха.
– Вот, ешкин кот, работнички… И на хренища мне такие?.. Ну и как же здесь быть, Николай Яковлевич?
Чуприянов то ли шутил, то ли действительно извинялся, как умел, перед московским гостем.
– Но в лесу эта осинка и впрямь, Иван Михайлович, никому не нужна, вот мужики и стараются, чтоб не сгнила на корню…
– Все равно засопливлю, – Чуприянов упрямо мотнул головой. – Непорядок делают. Здесь все я решаю, я один – когда команды нет, а осинка – уже срублена, это называется бардак… Свой стакан не получат.
– Ну, это жестоко, – опять засмеялся тот, кого назвали Николай Яковлевич.
– Очень жестко, – подтвердил Олеша.
– Осину, мудан, кукурузь обратно в лес, – приказал Чуприянов, открывая «Волгу». – На сегодня есть работа?
– Как не быть, есть…
Егорка только сейчас, кажется, понял, что его – взгрели.
– Вот и давайте, – Чуприянов хлопнул дверцей машины. – А опосля – поговорим.
«Волга» медленно въехала в ворота усадьбы.
Чуприяновский дом был очень похож на старый, купеческий: крепкий, сибирский, огромный. Такой дом лет сто простоит и хуже – не станет, потому что хозяева, сразу видно, уважают дом, в котором они живут.
– Значит, Ельцин так и не понял, что Россия – крестьянская страна… – Чуприянов снял шапку, расстегнул дубленку и спокойно, не торопясь, продолжал прерванный, видимо, разговор.
В нем была глубокая основательность, в этом директоре, – такие люди сразу вызывают уважение.
– Кто его знает, что он понял, что нет… Иван Михайлович, он же ускользающий человек… этот Ельцин. Как и Михаил Сергеевич… кстати, – они ведь похожи, между прочим. Помню, в Тольятти… Горбачев торжественно объявил, что в двухтысячном году Советский Союз создаст лучший в мире автомобиль. «Это как, Михаил Сергеевич? – спрашиваю. – Откуда он возьмется, лучший-то?!» – «А, Микола, отстань: политик без популизма это не политик!»
Вот дословно… я запомнил. Знаете его любимое выражение? Информация – мать интуиции… – любимые его слова. Так-то вот, Иван Михайлович…
Они прошли в гостиную и сразу сели за стол.
Чуприянов слушал очень внимательно.
– Но, с другой стороны, Николай Яковлевич, ведь это мы с вами построили лучшие в мире ракеты!.. Да им износа нет!
Чуприянов располагал к себе, видно, что мужик-то открытый.
– Сталин заставил работать на ВПК всю страну, – усмехнулся Николай Яковлевич. – Каждый день Сталин готовился к войне – и не напрасно! Другое дело, что, как все самоуверенные восточные люди, он совершал страшные глупости, отсюда и катастрофа сорок первого года. Но именно потому, что все силы этой страны исторически были брошены на ВПК, силы и деньги, у нас ничего не оставалось на электронику, холодильники, пищевку, ботинки и т. д. А все ракеты, все до одной, проектировались, между прочим, как военные, мы же летали на военных ракетах, талантливо переделанных из ФАУ, весь космос у нас был военный, только ребята, космонавты, стесняются об этом говорить, о многом и сами не знают…
В доме топилась большая-большая печь. Стол был накрыт на двоих, у печки хлопотала стройная, но совсем некрасивая девочка.
– Катя, моя дочь, – потеплел Чуприянов. – Знакомься, Катюха: академик Петраков. Из Москвы. Слышала о таком?
