Русские святыни - страница 38

"Филофей окончательно оформил паламизм, осудив томистский вариант антипаламизма в лице Прохора Кидониса, опубликовал несколько трактатов в защиту учения Паламы, канонизировал Паламу в 1368 году и составил в его честь службу, с намерением включить ее в богослужебные книги в качестве литургии, совершаемой во второе воскресенье великого поста".[113] Заслужить послание и подарки от такого патриарха игумену монастыря (а их только на Руси было несколько десятков!), а не митрополиту и не епископу, можно было, лишь имея безупречную репутацию исихаста.

Исихазм и сегодня называют учением, порабощающим личность, вызывающим пассивность, презрение к миру, культурное бесплодие, упадничество, мистицизм[114] и психоделические приемы. Теперь попытайтесь к Сергию, его кругу и его школе приложить вышеприведенные уничижительные оценки.

Пассивность? Но Сергий, его ученики и соратники выстроили громадное количество монастырей. Так, если за 300 лет с XI по XIV в. на всей Руси было выстроено 90 монастырей, то за XIV век только в Северо-Восточной Руси открылось 80 монастырей. Представьте только вторую половину этого века и более 50 монастырей "школы Сергия" — Троице-Сергиев, Андроников, Симонов, Махрищенский, Георгиевский, Благовещенский, Кирило-Белозерский, Дубенский, Сторожевский, Голутвинский, Покровский, Успенский и т. д. Каждый монастырь превращался в культурно-колонизационный центр большой округи, становился средоточием сбора людей и освоения земли, которая из пустыни превращалась в обжитое место,

В. О. Ключевский усиливает сравнения: "В сто лет, за 1249–1340 гг., возникло всего каких-нибудь десятка три новых монастырей. Зато в следующее столетие, за 1340–1440 гг., когда Русь начала отдыхать от внешних бедствий и приходить в себя, из куликовского поколения и его ближайших потомков вышли основатели до 150 новых монастырей".[115] Пассивность Сергия и его соратников явно выступает надуманным и даже облыжным обвинением в свете этих фактов.

Презрение к миру? Смешно говорить об этом, вспоминая о строительстве монастырей, о мощной политике, проводимой Сергием. Он благословил на Куликовскую битву Дмитрия Донского, «замирил» Олега Рязанского, прекратил распри в Нижнем Новгороде, «затворив» церкви и выставив тем самым из города зачинщика свары Бориса Городецкого. Человек, которого люди без дела не видели, он был всегда в работе — плотником, огородником, водоносом, или в походе (по 70–80 км пешие переходы), в делах церкви, в исключительном внимательном услужении людям. Нет, не совпадает образ деятельного подвижника с презрением к миру. Презрение вызывает или пассивность, или холодность к другим. Мы не видим ни того, ни другого. Более того, ради мирского и людского, ради победы на Куликовом поле святой Сергий идет даже на нарушение церковных канонов — посылает схимников, т. е. монахов высшего посвящения, Пересвета и Ослябю в бой с Дмитрием Донским. А ведь монахам запрещено брать в руки оружие. Разве это говорит о презрении к миру, пассивном или хладном отношении к нему? Нет, конечно.

Культурное бесплодие исихазма, его презрение к разуму, тьма субъективного неведения, отказ от познания — все эти оценки крайне несправедливы. Ученики Сергия, кроме обычных иноческих послушаний, получали благословение святого на особые служения: книгописание, иконопись, храмостроительство. Митрополит Алексий, брат Сергия, Стефан, первокреститель зырян и автор их азбуки Стефан Пермский, Епифаний Премудрый были людьми, "знающими книжные отвлеченные словесы". И знание языков, и книжная премудрость показательны не только для названных выше или посланца Сергия в Константинополь Афанасия Высоцкого, двадцать лет там собиравшего, переводившего книги и пересылавшего их на Русь. Дионисий Суздальский (по его благословению монах Лаврентий написал летопись для Дмитрия Донского, сохранившую нам "Повесть временных лет"), Кирилл Белозерский, Андроник Московский, Пафнугий Боровский (учитель Иосифа Волоцкого), Ферапонт Можайский, Афанасий Серпуховский и многие другие оказываются любителями познания и врагами неведения. Вырастает ветвистое дерево школ знания. О культурном бесплодии говорить на фоне храмостроительства, книгописания и иконописи смешно. Один Андрей Рублев с «Троицей» разрушает «бесплодную» легенду. Но ведь исихаст Рублев был не один. Были рядом и Феофан Грек, и Прохор с Городца. Упадничество? Но ведь «Троица» Рублева воспринимается каждым как жизнеутверждающее произведение. Это образец, которому старались следовать. Если считать упадничество термином, то найти ему обоснование в русском исихазме невозможно.