Если останавливались на определенное время, то засевали кусочек земли либо занимались каким либо-другим промыслом для пропитания. Выкапывали большую глубокую, до двух метров, яму, где размещали на ночь коней и прятались сами. На образовавшихся брустверах выставляли часовых. Ночная темнота нередко взрывалась выстрелами, криками часовых, лихим посвистом горцев и легким стуком копыт их поджарых коней. Следует сказать, что быт и нравы горцев, суровая дисциплина, царящая в их родах и племенах, высокая приспособленность оружия, снаряжения и одежды к местным условиям заставляла переселенцев-казаков многое перенимать у них: знакомые по повести «Казаки» Л. Толстого, чекмени, шашки, лохматые шапки. Казаки, вообще скоро стали походить на горцев.
Память предков сохранила фамилии семей переселенцев, с которыми Пановы вместе приживались на новой, такой плодородной, но негостеприимной земле: Бондины, Хрюкины… Однажды, при дневном набеге, горцы захватили во время пахоты сына моего прадеда Михаила — Ивана. Его нашли с отрубленной головой. Из пищевода выливалась лапша, съеденная за обедом. Кроме всего прочего из этого следовало, что мясными блюдами поселенцев не баловали. Однако это вегетарианство поневоле шло на пользу.
Сколько помню своих предков и родственников, почти все они были сильные и энергичные люди. Приключения накладывали вместе с жарким кубанским солнцем все больший отпечаток на характер русских мужиков.
Все больше становилось среди них людей решительных, самостоятельных, инициативных, готовых жить в условиях свободы. К сожалению, отражалось это и на неприязных отношениях между родственниками. Но вот, очередной парадокс, племена горцев, защищавшие свою свободу, снова толкнули русских крестьян-переселенцев в рабство. Люди устали мыкаться и терять близких. Года через два после прихода на Кубань табор Пановых, Хрюкиных, Бондиных и прочих подался в сторону Азовского моря к Ейску. Здесь, после пятилетней стоянки, род Пановых разъединился. Два брата моего прадеда Захара Панова остались в Ейске, где до сих пор живет немало моих дальних родственников и однофамильцев. А сам Захар Панов с частью рода переселился на земли помещика Минина в районе Бриньковского лимана. Места были благодатные: огромные пространства пахотного чернозема, обширное зеркало лимана, кишащего рыбой.
Родоплеменная структура имеет свои достоинства и недостатки. Всю ответственность за заключенное трудовое соглашение пришлось взять на себя Захару. С помещиком Мининым был заключен словесный договор, разумеется, подкрепленный целованием креста. Условились, что за десять лет работы с раннего утра до позднего вечера семья Пановых, состоящая из 11 человек (учли и подростков), получит от помещика десять десятин земли в вечное пользование, лошадей, другой мелкий скот и сельскохозяйственный инвентарь, который будет нажит на свои средства.
Снова вернусь к судьбам России. Много раз сжималось мое крестьянское сердце болью, когда видел опустошенные, прекрасные помещичьи усадьбы, церкви со сбитыми куполами. Будто страшный ураган пронесся над Россией. Но были ведь и истоки этой дикой ярости народа к людям, которые были богаче и образованнее. Да, колоссальные претензии к большевикам, но вряд ли они сумели бы взять власть, не будь в памяти десятков миллионов крестьян таких, например, «милых» эпизодов. Десять лет Пановы, во главе с моим прадедом Захаром Михайловичем, который управлял имением, а значит, был довольно близким к Минину человеком, орошали потом плодородную кубанскую землю. Казалось, сбывается вековая крестьянская мечта: своя земля, своя воля. Во имя этого терпели и переносили и непомерный труд, и постоянные унижения, и обиды. И вот наступил Юрьев день. Минин вызвал моего деда Захара и объявил ему: «С чем пришел, с тем и уходи». Жаловаться было некому. Семья была в глубоком смятении. Кое-кто говорил о мести. Но отходчив русский человек и не любит отвечать злом на зло. Да и боялись власти земной и кары Божьей. Боялись до тех пор, пока чаша терпения не переполнилась и люди перестали считать чем-то зазорным поджог помещичьей усадьбы или разграбление церкви. Повторяю, я, немало знающий о прошлом, не хочу мазать его черной краской, но не хочу и обелять. Вот только удивляет меня то, что даже потомки древних дворянских родов в интервью, которые дают в Париже, сознают свою глубокую вину перед русским народом, а многие наши современники ныне впали прямо-таки в дворянскую эйфорию. Да, у дворянства немало заслуг перед Россией, но велика и его вина. Пожалуй, ни одна страна в Европе не могла похвастаться таким диким правящим классом.
