Исключение из правил составляют дети умерших толстовцев Якова Драгуновского и Эдуарда Левинскаса. "Стараюсь итти путем отца, но, к моему глубокому сожалению, очень далек от этого чисто духовного пути", - написал мне Иван Яковлевич Драгуновский незадолго до моего выезда из СССР. (Письмо автору от 20 марта 1977 года из Киргизии.) "Я себя не считаю толстовцем, сообщает Леонас Эдуардович Левинскас, - потому что ем мясо вместе с семьей. Иногда выпиваю бутылку пива или стакан сухого вина, правда, не курю, так что далек уже от высоких идеалов. Но считаю жизнь своих родителей достойной подражания и примером для себя". (Письмо автору от 29 марта 1977 из Литвы.)
Одиночество, оторванность от духовно близких людей питает в душе современного толстовца тоску по тому времени, когда все они жили в окружении единомышленников, в своих коммунах. Воспоминания об этой счастливой поре постоянно возникает в переписке, мемуарах, дневниках. В понятие "коммуна" бывшие коммунары менее всего вкладывают смысл экономический или организационный. Для них она место духовного единения, взаимной поддержки, товарищества.
"И теперь так хочется этой настоящей коммуны, которая жила бы, работала не только для своего коллектива, но для всех... - пишет одна из бывших коммунарок. - И так жаль, что теперь, говоря о коммунизме, видят его главным образом в повышении материальных благ для всех, в облегчении труда с помощью механизации, а не в том, что главное в коммунизме. Стремление-то к повышению материальных благ, улучшению механизации - все это есть, а вот мысли о том, чтобы всем было тепло, хорошо и разумно - вот этого нет. И, пожалуй, особенно в молодежи. А ведь наше поколение... стремилось к этому и к исканию правды. Конечно не все, но все же это было самое дорогое". (Е.Е.Горбунова, письмо к Б.В.Мазурину 30 ноября 1953 года.)
Автор этих строк, одна из наиболее активных деятельниц русского толстовства (ее муж Иван Горбунов-Посадов был связан со Львом Толстым как издатель) не только грустит о разоренной коммуне, но прозревает по существу, что такое коммунизм по-советски. В пору, когда Хрущев провозглашал, что "еще нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме", Елена Горбунова (она умерла в 1955-м) уже видела духовную пустоту и аморализм того строя, который рядится в коммунистические одежды. То, что "социализм" и "коммунизм" только пустые слова в сталинско-хрущевско-брежневской России, понял и старый крестьянин-толстовец Дмитрий Моргачев. Завершая в 1973 году рукопись "Моя жизнь", он горько сетует: "И опять я думаю: почему этим людям не дали жить? Люди трудовые, местные, вся жизнь их на ладони; никогда я от них не слышал, чтобы они стремились или добивались какой-нибудь своей политической власти, у них на этот счет никаких дум не было и в помине. Казалось бы, им жить и крепнуть в своей коммунистической сознательности, цвести их трудам на благо и на пример людям. Так нет, с упорством, достойным лучшей цели, жить и трудиться им не дают. И кто же не дает? Власть рабочих и крестьян с идеалом коммунизма впереди. Мне кажется, однако, что рабочие и крестьяне тут не причем, а действует голое самоуправство чиновников, стоящих над народом, а не служащих ему". (Д.Е.Моргачев. "Моя жизнь". Рукопись.)
Говоря о коммуне, бывшие коммунары не тешат себя никакими иллюзиями: они твердо знают, что чиновники, управляющие народом от лица партии, ни за что не разрешат единомышленникам Льва Толстого снова объединиться, чтобы исповедовать философские и религиозные взгляды своего учителя. В советской системе твердо закреплено положение, при котором в стране может существовать и свободно развиваться только одна "религия" марксизм-ленинизм.
Вот уже скоро 65 лет, как руководители СССР изымают из общественного обихода все, что помогает правдивому освещению эпохи. Из библиотек удаляют старые книги, другие книги замыкают в "спецхран", государственные архивы превращены в неприступные крепости, закрыты для обозрения многие хранилища музеев и картинных галерей. Запустели учебники истории и литературы, обмелели справочники, иссякли колодцы энциклопедий. В Лету рухнули тысячи исторических имен, громадные пласты исторических событий. В этой обстановке одно за другим вырастают поколения, никогда не видавшие полотен художника Филонова, не читавшие философских трудов Льва Толстого, людей, которые не знают, что Владимир Короленко писал Анатолию Луначарскому и при каких обстоятельствах оборвалась жизнь великого русского биолога Николая Вавилова. Уничтожив несколько слоев интеллигенции, власти добились массовой общественно-политической глухоты и безграмотности.