Коган заметил едко:
– Их обрушили результаты выборов. Куда уж ниже! Разве что будем еще и доплачивать, чтобы купили...
– Кто продаст, – сказал Кречет, – скоро пожалеет. Инвестиции будут.
– Откуда?
– Жду.
– Рассчитываете, что арабы сделают шаг навстречу?
Кречет прошелся взад-вперед, руки заложил за спину, но если такая походка у Когана вызывала у меня ассоциации с зэками, то у Кречета только расправлялись плечи, а грудь выпячивалась, он становился чем-то похожим на командира штрафного батальона.
– На кого можем рассчитывать?
Мирошниченко понял вопрос правильно:
– Интеллигенция вас по-прежнему ненавидит и страшится. Но в одном с вами согласна...
– НАТО?
– Да. То, что пошли на такое сближение с исламским миром, только бы выставить щит против наступления США на европейском континенте, вызвало споры, но все же... все же немалая часть стала на вашу сторону. Это первый случай с начала перестройки, когда Дума заодно с президентом. Причем, вся Дума! Удивительно, но и коммунисты, и соколы, и зеленые, и вся-вся оппозиция, что дерется друг с другом, а сообща – с президентом, сейчас едины в одном: натовцам надо обломать рога.
– А народ?
Мирошниченко сдвинул плечами:
– Редкий случай так называемого единства. И простой народ, и ученые, и гуманитарии – все хотели бы, чтобы НАТО провалилось сквозь землю. Ну, почти все. Даже если придется чуть-чуть затянуть пояса. Но только чуть, ибо уже и так от ветра за стену держатся. Если для этого надо лишь позволить в Москве и еще двух трех городах по мечети... причем, арабы сами воздвигнут, а нашим еще и заплатят... я говорю о строителях, то большинство говорит, что президент хоть и держиморда, но умные советники сумели как-то втемяшить в его тупую голову...
Кречет смерил его неодобрительным взглядом:
– Так и говорят?
– Ну, не все, – замялся Мирошниченко, – но я знаю таких...
– Я тоже знаю вашу семью, – буркнул Кречет.
Вслед за Мариной вошли две девушки, расставили тарелки с бутербродами, а Марина, как старшая, неторопливо разлила по чашкам горячий кофе. Краснохарев жадно потянул ноздрями, широкими, как у породистого бегемота, ухватил бутерброд побольше. Он с каждым днем держался все раскованнее, ибо генерал оказался не совсем унтером, работать не мешает, экономические реформы строевой подготовкой заменить пока не решился, уже хорошо.
Я посмотрел на Кречета вопросительно:
– Господин президент... То вы ссылаетесь на мнение народа, то надсмехаетесь над ним, как говорит наш министр культуры.
– А что? – бодро возразил Кречет. – Народ понимает, как надо, только делать лень. Когда я стаскиваю его с печи, ворчит и ругается, но понимает, что так надо. Детей они еще могут заставить мыть руки, чистить зубы, ходить в школу, а кто заставит их?
Коган сказал значительно:
– Отец народа!
Кречет, набычившись, смотрел, как министр финансов кладет в крохотную чашку кусок сахара за куском, ставя страну в зависимость от сахароносной Украины:
– Я еще не встречал еврея, чтобы не измывался над президентом. Эх, построить бы тебя, Коган, в две шеренги... а еще лучше – вывести в чисто поле, поставить к стенке да шлепнуть к вашей богоматери!
– Она не наша, а ваша, – ответил Коган ничуть не обескураженный, – а займов Запад не даст, если вот так бедного еврея к стенке, да еще в чистом поле в три шеренги квадратно-гнездовым способом...
– Запад – только одна из четырех частей света, – ответил Кречет медленно. Он взял чашку, поднес к губам. – А мы открыты всем. На Западе сейчас просто хотят жить. Как можно легче, как можно проще, без усилий. Не сушить мозги на проблемами... США – это настоящее торжество демократии! Торжество чаяний народа. А народу, как мы знаем, всегда плевать на высокое, благородное, возвышенное... Для цивилизации не страшно, хотя печально, что целый народ оказался в тупике, не страшно и то, что еще один народ обречен на вымирание и поглощение другими... но недопустимо, когда этот народ пытается свой образ скотской бездумной жизни распространить на другие народы!
Я проигнорировал бутерброды, налегал на сладкие пирожные, у меня от сладкого мозги работают лучше. Поперхнулся горячим кофе, когда Кречет заметил:
