На меня смотрели с великим удивлением. Я с досадой развел руками:
– Платон Тарасович, это совсем не так!..
–А как?
– Я высказывал идеи, вовсе не обосновывая их, не разрабатывая. А это бывает труднее, я говорю о разработке, чем придумать красивую гипотезу, даже теорию. Все эти люди заслуженно получили свои награды, посты, звания. А я отгораживался от любых звонков, приглашений, конференций... чтобы всласть и без помех поиграть на компьютере! Или полистать, лежа на диване, желтый детективчик.
Теперь на меня смотрели со странной смесью брезгливой жалости и восхищения. А Яузов даже отодвинулся, словно боялся заразиться. Коган спросил недоверчиво:
– Что за программа?
– Не программа, – ответил я раздраженно. – Только идеи!.. Кому, как не вам, знать разницу между экономистами-теоретиками и практиками? Есть Нобелевские лауреаты, чьими программами можно повосхищаться и положить на полку, ибо не сработают нигде, есть программы, которые сработают в Германии, но не в России. К примеру, есть программа, что если пойти на околицу села и выкопать яму, то появится колодец, из которого все село будет черпать чистую воду, а выкопавший – получит деньги. Немец пойдет на околицу и выкопает. Итальянец покопает, в полдень ляжет поспать, жара, а вечерком докопает. Или завтра утром. Француз в поисках лопаты зайдет к жене соседа. Если и вспомнит о колодце, то к утру. Но все же выкопает. А русский начнет копать, потом задумается о смысле жизни, сядет покурить, потом сочтет, что зачем рыть ямы, когда до реки рукой подать?.. Я к тому, что не все идеи применимы везде одинаково...
Они слушали, кивали. Коган смотрел понимающе, даже уважительно. Кречет прервал нетерпеливо:
– Пококетничали, а теперь за работу. Скажу сразу, что почти все работы Виктора Александровича касались только России, а характер русских учитывался в первую очередь. Так что, друзья мои, для кого-то это будет неожиданностью, но мы в своей политике будем придерживаться... или хотя бы учитывать характер работ Виктора Александровича.
– Не наломайте дров, – предостерег я угрюмо, – я ведь не политик, только теоретик! Как сказал еще Толстой: было гладко на бумаге, да забыли про овраги, а по ним ходить... Но если начинать с моих работ, то время, надо признать, самое благоприятное. В стране такой разор, разброд, такое падение нравов и угнетенное состояние духа, что лучшей почвы для н а с т о я щ и х реформ и придумать трудно. Наш господин президент уже распорядился насчет равных прав православия и ислама по всей территории России, но подкрепить это надо массовым изданием лучших книг о Востоке. Сказок 1001 ночи, отдельными изданиями про Синбада, Али-бабу и сорок разбойников, про Гарун аль-Рашида.
– Тогда уж и Коран массовым тиражом, – сказал Коган язвительно.
Кречет кивнул:
– Прекрасная идея, Сруль Израилевич! В хорошем издании, понятном переводе... даже пересказе, если надо. Понимаю, это будет уже не Коран, но его можно сам по себе, а толкования к нему – отдельно.
На него смотрели еще неверяще. Сердце мое стискивалось, они все еще не понимали, что задумано.
Яузов громыхнул:
– Тогда уж и Шах-Наме! В детстве зачитывался. Все восемь томов чуть ли не наизусть... До сих пор всех богатырей помню, воинские походы, сражения, захваты чужих земель, построения для атаки и для защиты. Потому и пошел в армию, что все эти Рустамы да Сиявуши из головы не выходили.
– Все, что ценное, – сказал я, – но главное, что уже привычное. Синбад или Али-баба свой в доску, а не какой-то там араб. Точно так же Рустам – это богатырь, а не азер. Так, постепенно...
Коган ахнул:
– Простите... но это же получается, что мы стремительно сближаемся с Востоком? Точнее, делаем навстречу гигантский шаг в той области, которой никогда не поступались? Не так, как с Хусейном или Насером, а... просто боюсь выговорить!
Все ожидающе смотрели на Кречета. Тот исподлобья наблюдал за министрами. Видя, что никто больше слова не выронит, пока он не даст указания, проговорил медленно, рокочуще:
– Да, сближаемся. Все века, воюя с западными странами, где-то в глубине души все же считали их союзниками. В чем-то главном. Скажем, все христиане. Потому в союзе с Францией били Германию, в союзе с Германией били Францию, много раз воевали против Англии, а вместе с Англией против Польши, а с Польшей били шведов... дескать, семейные разборки европейцев! Но всегда и во все века Восток рассматривали как противника. Начиная с хазар, печенегов и половцев, затем войны с Турцией и прочим исламским миром. А если иной раз и продавали ракеты или танки Саддаму Хусейну, то лишь для того, чтобы уесть Америку, которая все же всегда была ближе по духу.
