Когда вернулись на передвижной командный пункт, я протянул руку к телефону:
– Разрешите?
Кречет посмотрел с удивлением. При нем я ни разу не звонил: ни домой, ни жене на дачу, словно я так и жил бобылем. Яузов проворчал с неудовольствием:
– Это военная связь! Маневры на дворе, а вы начнете о философии муть разводить...
– Почему о философии? – удивился я.
– А о чем вы можете еще? – гаркнул он с невыразимым пренебрежением.
Кречет поморщился:
– Дай ему телефон. Виктор Александрович всегда держится очень скромно.
Я набрал номер, отвернулся от них. Трубку подняли после второго гудка, нежный волнующий голос произнес:
– Алло?
– Стелла, это я, – сказал я бодро. – Виктор Никольский!
– А-а, – сказала она чуть более сухим голосом, – кого на этот раз бьете по голове?
У меня вертелось на языке, что могу не только бить по голове, но и ставить носом вниз, но сказал очень скромно, чтобы мужское хвастовство едва-едва проглядывало:
– Здесь только Кречет рядом, его не стукнешь. Сдачи даст, здоровый бугай! Я тут, понимаешь, сейчас на правительственных маневрах. Показываем зубы Западу. Мол, приблизятся к нашим границам со своим НАТО, мы долбанем, такова наша русская натура, и пусть все летит в тартарары. Как ты себя чувствуешь?
– Нормально.
– Правда?
– Да. А что?
– Да вот прикидываю. Надо было кое-что завершить, но теперь я горю желанием... ну, сама понимаешь, твоя удивительная щетка, ванна с солями и шампунями...
Краем глаза я увидел, как мясистое лицо Яузова начало наливаться густой кровью. Голос в трубке поперхнулся, затем в нем прозвучала странная нотка:
– Ты еще не передумал?
– Как можно!
– А когда вернешься?
– Да сразу после маневров.
Голос спросил осторожно:
– Ты пробудешь там до их конца?
– Что делать, – ответил я беспечно, – я ведь в какой-то мере член правительства. Надо!
Она умолкла на время, словно укладывала в голове разбегающиеся мысли, затем в голосе прозвучало довольство, в котором мои подозрительные уши уловили намек на злое торжество:
– Хорошо.
– Ура, – сказал я счастливо. – Я прибуду с шампанским и цветами.
Чувствовалось, как на том конце провода она поморщилась, но голос оставался таким же приветливым и многообещающим:
– Захвати только цветы, а шампанское у меня есть любое.
– И повеселимся, – сказал я полуутвердительно.
– Как скажешь, – ответила она мило.
Я видел зверский взгляд Яузова, он уже свирепо шептал на ухо Кречету, тыкал в мою сторону толстым, как ствол гранатомета, пальцем. Кречет смотрел с укоризной.
– По старому способу, – сказал я на всякий случай. – Я все еще не поменял привычек!
– Как скажешь, дорогой, – повторила она томным обещающим голосом. – Все, что захочешь!
– Целую, – сказал я и отключил связь.
Яузов смотрел, как на государственного преступника. Двое офицеров переглядывались, хихикали. Кречет, нахмурившись, сказал мне, когда попрощался с Яузовым за руку, и мы пошли.
– Что ж вы так! Яузов чуть не лопнул. Зачем дразнить?
– Сколько еще продлятся маневры?
– Еще два дня, – ответил он насторожившись. Мой голос был таков, что он не отрывал от меня взгляда. – А что?
– Да так, – сказал я. – Пустячок. Прибьют Кречета на маневрах.
Он не отшатнулся, не поменял голоса, из чего я понял, Кречет тоже убьет, в какой-то мере готов к схватке, только не знает, откуда нагрянет.
– Вы уверены?
– На девяносто девять.
– Это серьезное заявление.
– Да еще такое, – продолжил я, – Настолько, что и те, кто рядом, откинут копыта.
– Откуда... откуда вам такое... Моя разведка молчит!
– Я звонил не зря. Она знает, что я уже не вернусь. Потому и обещает все-все... Даже, может быть, нарочито. Чтобы я, умирая, успел подумать, как много я потерял.
Он остановился, смерил меня взглядом с головы до ног. В глазах было удивление смешанное с восхищением:
– Ну и мерзавец... Так использовать женщину! Аристократку. Княгиню. Выше того – в самом деле очень красивую женщину. Я бы не мог... Это даже не двадцатый век, а двадцать первый!
– Я футуролог, – скромно сказал я.
– Так-так, что же делать? Сообщить Яузову, чтобы усилил охрану?
Я огляделся по сторонам:
– Стоит ли? Я на всякий случай не стал уверять, что я выведывал информацию из... неофициальных источников. Бабе звонил, ну и бабе. Ведь они все-таки знакомы.
