Шутка построена на игре слов: во французском языке слова «тело» и «мозоль» звучат одинаково.
Для демонстрации того, к каким словам привыкла Н. Н., позвольте привести одно письмецо (не самое, гм-гм…выразительное) А. С. к жене: «Ты радуешься, что за тобою, как за сучкой, бегают кобели, подняв хвост трубочкой и понюхивают – есть чему радоваться! Было бы корыто, а свиньи будут». А какими словами нанес оскорбление А. К. Воронцовой-Дашковой в театре молодой князь Гагарин?! Нет, всё, что оглашается в качестве детонатора взрыва – есть совершенная чушь.
Существенно другое – оказывается в момент инцидента Пушкина в зале не было и то что произошло, он узнал только после бала СО СЛОВ СВОЕЙ ЖЕНЫ (иногда указывают на сторонних лиц, якобы передавших ему эпизод» с комментариями» – но из того, что до нас дошло, и в наличии, т. е. со 150-летними «добавлениями», «усилениями», «вариациями» комментировать, простите нечего!). А любопытный все же фрукт Наталья Николаевна, как только дело идет к успокоению с ней опять происходит какое-то gaffe – ПО ЕЕ СЛОВАМ!..
Днем 24 посетившие Пушкина с визитом И. П. Сахаров и Л. А. Якубович стали наблюдателями чарующей картины «Пушкин сидел на стуле; на полу лежала медвежья шкура: на ней сидела жена Пушкина, положа свою голову на колени мужа» – значит, «признание» еще не состоялось…
Вот необычное и достоверное свидетельство – через десяток лет в разговоре с Модестом Корфом, лицейским товарищем Пушкина, Николай Павлович, отличавшийся наследственной феноменальной романовской памятью, вспоминал:
«…я раз как-то разговаривал с нею <Н. Н.> о камеражах <сплетнях> которыми ее красота подвергает ее в обществе; я советовал ей быть как можно осторожнее и беречь свою репутацию сколько для нее самой, столько и для счастия мужа при известной его ревности. Она, видимо, рассказала это мужу, потому что, увидясь где-то со мной, он стал меня благодарить за добрые советы его жене – Разве ты и мог ожидать от меня иного? – спросил я его. – Не только мог, государь, но признаюсь откровенно, я и вас самих подозревал в ухаживании за моею женой. – Через три дня потом был его последний дуэль».
Здесь можно согласиться с А. Ахматовой, что по «зимнедворски» Наталья Николаевна вела себя неприлично (но не по «ахматовски» – у А. А. были своеобразные представления о приличиях) – но следует добавить, неприлично и по «пушкински» судя по его благодарности императору. Кстати, от кого узнавал Пушкин терзавшие его воображение разговоры Императора с Н. Н. – вальсируют ведь не втроем…
По указанной Николаем дате беседа с поэтом состоялась где-то рядом с 24-м числом. Есть свидетельство, что встревоженный император наставительно потребовал у поэта ничего не предпринимать не посоветовавшись с ним.
Но нечто, скорее всего сообщенное Н. Н.оказалось сильнее: где-то днем 25-го А. С. пишет письмо, предельно оскорбительное, невозможное к воспроизведению, Геккерену-старшему, зная, что тот, по дипломатическому положению не может ответить ему вызовом, и за него должен будет вступиться пасынок – в противном случае будут опозорены оба (из разговора Пушкина с К. Данзасом).
Водевильная склока рухнула в трагедию, но как-то неприлично, из-за славолюбивой бабенки, патологической лгуньи, не могущей и дня прожить без нахождения в какой-нибудь истории; и завидующей любому чужому счастью: у Идалии ли Полетики с Ланским, Екатерины Гончаровой с Дантесом…; испытывающей ревность ко всему значительному, где ее нет, будет ли это салон Голицыной, куда она втирается с почти скандальной назойливостью, или задушевный разговор мужа с графом В. Соллогубом, который, нате же, не обращает на нее внимания; как, впрочем, и все мало-мальски состоявшиеся мужчины, от жеребистого Императора до красавца флигель-адъютанта Безобразова… Кто при ней? Офицерская молодежь: корнеты, поручики…
Александр Сергеевич не по христиански, не по человечески мечтал как унизит, растопчет самоуверенную улыбку противни-ка, вгонит его в холодный пот как Сильвио князя в «Выстреле» – этого не получилось.
Дантес вел себя мужественно и расчетливо – зная об устрашающем превосходстве противника во владении оружием, использовал все крохи шансов, что давали дуэльные правила: выстрелил на подходе в движении, выигрывая время и теряя точность; стрелял на верное, а не на убойное попадание, в пол-корпуса; встал на черте после выстрела правым боком вперед, прикрыв голову и плечо поднятым к верху стволом пистолета, а локтем бок и частично живот…, Пушкин, смертельно раненый стрелял лежа, упираясь левой рукой в снег по неподвижному противнику, почти обреченному – бог пули не дослал, удар опрокинул Дантеса, но кроме синяка на ребрах ничего не приключилось…
