Как-то необычно, импульсивно, вразбег с устоявшейся картиной внешней политики 2 половины 18 века выглядит этот по-ход – впрочем, как и Дербентский поход 1722 года, они блеснули как заявки на нечто – и погасли, точнее, одна истлела, вторая сползла в угли – Россия в 18 веке скорее втягивалась, чем вступала на Кавказ, скорее остерегалась, чем тянулась, и вдруг энергическое волевое действие, мощный рывок, не в означение местного канюченья – через него, и на что – не ясно… Вокруг него и сами по себе возникают какие-то колеблемые круги.
Поход был «неявный»: район дальний; климат вредный, сулящий громадное вымирание войск; неясность ситуации Востока – полагавший особых качеств от руководителя, «волчья пасть и лисий хвост», кроме того истребовавший и почти неограниченной самостоятельности первых лиц, и выдающихся качеств принимать военно-политические решения на месте и с ходу; в этом смысле поход был новаторским, т. к. оформлял новое поле силовой политики; он был сопоставим с деятельностью Потемкина в пустынях Новороссии, и грядущим «проконсульством» А. Ермолова на Кавказе, но и отличен от первого реализацией в центрах древней Средне-Азиатской цивилизации, а от второго своей усиленной военной данностью и объектом приложения – не христианизированные районы Западного и Центрального Закавказья, а исламизированный Прикаспий вплоть до южной, иранской стороны. Поход «внешне» выглядел как-то легковесно, вот и командующий, одноногий мальчишка, самый юный в империи генерал-поручик от «юбок», не то, что поднявшиеся охмуревшие волки-быки Кутузов, Гудович, Дерфельден – и так же тяжело при взгляде «изнутри»: громадные силы, назначение лица, могущего действовать всем авторитетом Императрицы и Фаворита, сама фамилия – Зубов, исключающая и тень допустимости неудачи.
Во временной или органической близости этого похода складывается особо тесное сотрудничество Екатерины и Валериана; отбросив сплетни, которые любой столб в ее окрестностях обращали в пенис, можно утверждать, что она впервые им серьезно заинтересовалась, увлеклась как учеником с каким-то элементом материнского чувства; чем-то подобным, точнее пожеланием такого рода отдают ее отношения с Г. Потемкиным, но тот был слишком громаден, своеволен, слоновит, она была слишком слабая учительница, слишком «сердечная» к нему – сейчас она нашла своего ученика… но «учителя» любят «успевающих учеников» – в оценках недюжинного взгляда Великой значит Валериан «успевал»?
Политический характер их сотрудничества подтверждается тем, что осенью 1795 года В. Зубов убывает в «Южную Сибирь» – Астрахань, районы смертельной азиатской холеры и малярий, более верно губивших, чем все Измаилы и Рымники вместе взятые; ведь только недавно, в 1791 году болотная лихорадка завалила Орлину-Потемкина. Утверждения о «ссылочном характере» этого командирования, намек на соперничество с Платоном, содержащийся у Валишевского – на безрыбье приходится полемизировать и со сволочью, хорошо хоть не с Резуном – совершенно несостоятельны, по своей инвалидности В. Зубов был совершенно недоступен прямой команде через свое желание, кроме как возьмут под караул – франко-польский враль для удобства версии начисто об этом обстоятельстве умалчивает.
Значит, только в желании Исполнителя и доверии Государыни могло состояться это назначение: 60 тысяч войска, ресурсы и администрация 5 губерний, 3-х казачеств, ФЛОТ, 1 миллион рублей серебром, положенный в казначейство на самоличное усмотрение… – и 24-летний мальчик – генерал, поскрипывая протезом, поднимается на палубу ожидавшей его в Нижнем галеры; НО В ГЛУБОКОЙ ТАЙНЕ – через всю Россию с весны 1796 года медленно ползет по губерниям Московской, Тульской и проч поезд из полутора сотен карет «с командующим и казной» на которой заворожено всеобщее внимание (напр. А. Болотова), в том числе и недобрых глаз; по скорости перемещения которого судят и о сроке развязки: СОСЧИТАЛИ – В АВГУСТЕ… – и тем внезапнее вхождение русских войск в Дагестан в конце марта 1796 г.!
Поход был замечательно подготовлен, В. Зубов учел все уроки войны 1722–1724 гг., несомненно привлек обширные материалы «тайного дела» А. В. Суворова 70—80-х годов, но в его замысле присутствуют и черты новой оригинальности, внесенные самим командующим или навеянные чуть ли не традициями великого мятежника Стеньки Разина, «поход за зипунами» которого, последнее самобытное внешнеполитическое действие «низовой России», все еще лежит вне усмотрений специальных военно-исторических и военно-политических исследований из-за концептуальной «невнятности» этого события, как и Ермаков поход в Сибирь, вследствие общей «феодальной зарешеченности» представлений о русской государственности. Это была комбинированная сухопутно-морская операция, но в отличие даже от Петра Великого ее морской аспект был резко усилен, флот перестал быть простым сопровождающим армии, взаимодействующим пушками с пехотно-кавалерийской саранчей; верблюдом, перевозящим продовольствие и огнеприпасы.
