Ремер возвёл глаза к небу, пошевелил губами и начал:
Старцы в синагоге вскидывают руки,
Отогнать пытаясь от себя диббука.
Юный книжник Мойша с каббалой спознался
И так начитался, что с телом расстался.
Среди полуденного зноя Кира обдало вьюжным холодом. Память стала разворачиваться, подобно освобождённой часовой пружине. Слова складывались в строки, обретая рифмы и пугающий, зловещий смысл. Он заговорил, перебивая Генриха:
Гвалт в местечке тихом! светопреставленье!
Ширится в округе злое наважденье —
То грудной младенец напасти пророчит,
То старик почтенный запоёт, как кочет.
Согласно кивнув, Ремер заметил:
— Вы пропустили две или три строфы. Там сказано о полтергейсте в доме у раввина.
— Что значит «диббук»? Яша объяснял вам?
— Это душа грешника — голая, несчастная. Она мается среди живых и входит…
Генрих умолк, очарованно уставившись на Кира.
— Смелее, Генрих Карлович. «Входит в них…»
— …и говорит их устами, — шёпотом закончил Ремер. — Ненаучно. Это сказки…
Иевлев, взирая на двух помешавшихся, процедил сквозь зубы:
— Господа, перестаньте. Стыдно слушать. Блуждающие души, голубой туман… Жара и отрава! И не дай Бог, чтобы вы побежали с книжечкой Яши сверяться!.. Самое время, чтоб распускать слухи о призраках! Книжечка… Вон, ещё один собиратель с книжечкой сюда движется, вам для компании.
— Голубой туман, Дмитрий Николаевич. Доводилось там бывать? Вы тоже меня называли «фрайнт» — помните? Как во сне… — внимательно глядел на него Кир.
Железный Иевлев смутился, хотя ни в чём — хоть убей! — даже не думал сознаваться.
— Артанов, при дурной погоде и отвратной выпивке бывает всякое.
— Но не со всеми подряд, включая старших офицеров, согласитесь!
— Уймитесь, Кирилл Алексеевич. На дворе двадцатый век, торжество прогресса, удушающие газы, радио, аэропланы — а вы мне бабушкины сказки, да притом еврейские!
Сан Сяо, дав расчётам передышку, подходил не торопясь. Прислушался к тихой беседе. Оказавшись вблизи, он с улыбкой — вовсе не с китайской открытой, а со злой, кривой, искажённой, — произнёс:
Однако недолго проказник резвился —
Из Львова суровый реб Хаим явился
И заклял диббука. Дух вернулся в тело,
Что за это время порядком истлело.
— Вы это хотели услышать, месьеры? Я угадал?
На офицеров и врача напал столбняк.
— Я что хочу сказать?.. Почему никто не вспоминает о делах? Я выучил китайца правильному русскому произношению. Обучил языкам боев, проиграл Киру двести талеров — но решительно никто об этом не упомянул, ни одним словом! Зато все с упорством, доводящим меня до отчаяния, беспрестанно повторяют стишата, которые настолько плохи — да, плохи! — что никто не запомнил больше двух строчек. Просто наказание какое-то!.. И что самое странное — раньше никто из вас эту корявую балладу слушать не хотел…
— Диббук, — выговорил Кир.
— Избавьте меня от баллад, — потребовал Иевлев. — Ремер! Вы можете дать научное толкование происходящему? Прямо сейчас. Срочно!
— Извините, господа. У меня голова разрывается. Такое пекло!.. — жалобно произнёс Сан Сяо, слегка пошатываясь.
— Бывали случаи, описаны в литературе. — Ремер вышел из оцепенения, но продолжал следить за Сяо, словно ждал нападения. — В пустынях, в горах и на морях в напряжённой обстановке происходят мозговые нарушения. Бредовые видения… Экипажи и целые экспедиции сходили с ума. Пустые корабли…
— Пустые головы! — оборвал Иевлев. — Эдак мы по очереди будем убегать в саванну, в голубой туман… а кому вести роты? Я ничему не верю, но вынужден считаться с фактами. Надо принять безотлагательные меры. Артанов?
— Я! — откликнулся Кир.
— Сделайте что-нибудь!
— Почему именно я?
— Вы хоть одну молитву помните, другие и того меньше. Опять-таки, псалом таскаете в кармане.
— Таскает, жестокий! — Сяо нехорошо сощурился.
— Он опять здесь… — краем рта предупредил Ремер.
— Вы же читали тогда над могилой! Воинским частям придаётся поп с крестом, а тут как быть? У вас бумажки сохранились?
— Должно быть, я не так читал или не на том языке. Что-то не сработало.
— Не упрямьтесь, Артанов. Попробуй ещё раз, фрайнт. Отпусти меня.
«Приехали! — панически мелькнуло у Кира. — Теперь Иевлев схвачен!..»
