Косачёв тоже поднялся. Недолгий, в общем-то, разговор вымотал его, выжал досуха.
— И об этом вы хотели мне сказать? Об этом писали письма?
— Какой же ты болван, Борис… Глебович. Я слышал, твой министр ведёт переговоры с патриархом насчёт Остромирова евангелия. Это правда?
Косачёв снова взглянул на часы. Если ничего не сорвалось, то с минуты на минуту должны начать процедуру.
— Простите, но на этом мы попрощаемся. Мне правда нужно спешить, но предложение остаётся в силе: приходите к нам, адрес я вам сейчас…
Старик посмотрел на него с презрением:
— И ты даже не спросишь, откуда мне известно о Евангелии?
— Что ж тут сложного? Года с двадцатого оно из Российской национальной переехало в Синодальную библиотеку, оттуда во время войны его эвакуировали в Псков, из которого до нашей Дубновки рукой подать. А вы всегда интересовались древними рукописями, даже когда-то для себя переписы… — Косачёв замолчал и с изумлением уставился на свёрток, который принёс с собой Мирон Венедиктович. — Монахи позволили вам снять копию?
— Монахи попросили меня сделать им копию. Ещё одну я снял без их ведома — и состарил. И если ты договоришься с этим своим Тоболиным, мы успеем спасти книгу и заодно кое-что проверить.
— Твою мать… — прошептал Косачёв. Снова посмотрел на часы.
Старик всё понял без слов и уже протягивал ему палочку. Сам подхватил завёрнутый в газеты фолиант и распахнул дверь.
Переговорные были устроены так, чтобы глушить все звуки, — причём в обе стороны. Поэтому в первый момент Косачёв и сам обалдел.
В зале было пусто, посетители толпились у дверей и не решались войти. Приёмщики закрыли окна — Косачёв подозревал, что и вовсе ушли из зала. Сбежали.
Охранники выносили тела, кто-то уже пытался смыть с мраморного пола кровь.
На старика и Косачёва все посмотрели так, будто те были привидениями.
— Что здесь происходит?! — рявкнул Косачёв. — Почему не доложили?!
Подбежал бледный паренёк — тот самый, с порезом на подбородке. Теперь ещё и со ссадиной, вот ведь…
— Вордолаки, — сообщил, дёргая кадыком. — Пробрались под видом обычных граждан. Хотели приковать себя к стойкам, скандировали; когда мы попытались их вывести, один разбил свои очки и попытался перерезать горло… себе… — Мальчик опасливо покосился на старика.
— Наведите здесь порядок и продолжайте приём литературы! Если что — я в операционном зале. — Он кивнул на Мирона Венедиктовича: — Это со мной.
За рекордные семь минут они добрались до лифта, поднялись на девятый и буквально вломились в операционный.
Тоболин при виде постороннего посетителя выпучил глаза и побагровел.
— Иван Игнатьевич — на пару слов. Это действительно важно и срочно.
Министр помедлил, потом вздохнул:
— Отойдём-ка.
Они вошли в пультовую и встали у окна, выходившего на задний двор библиотеки. Отсюда было видно, как у забора ворочается толпа вордолаков, потрясает в воздухе транспарантами: «Верните Евангелие человечеству!» — «Руки прочь от Божьей книги!» — «Наше наследие — нашим потомкам!».
— Аккуратные, ровные буквы, — заметил вполголоса Косачёв. — Эти ревнители печатного слова всё знали заранее — и готовились.
Он посмотрел на старого учителя, но отчего-то именно Тоболин побагровел ещё больше.
— Ты кой хрен ко мне припёрся, Косачёв?! О транспарантах здесь рассуждать?!
Мирон Венедиктович Лыч молча шагнул к министру. Был на голову ниже Тоболина, однако тот моргнул и даже попятился.
Ещё никогда Косачёв не видел старого учителя в такой ярости.
— Остановите процесс, — сухо велел Мирон Венедиктович. — Хватить плясать под пандотскую дудку. Девять лет подряд нас подсаживают на наркотик, без которого потом мы уже не сможем жить. Вместо того чтобы отстраивать после войны собственную энергосистему, восстанавливать электростанции, поднимать добычу полезных ископаемых, мы подсели на это дерьмо. А если завтра высокие друзья передумают? Им даже не нужно отбирать у нас светочи — достаточно перекрыть подачу энергии.
В зале между тем всё было готово для подключения. Собственно, мелкие светочи проходили инициацию беспрерывно. По узким конвейерам ехали цилиндры с прозрачными стенками и чёрным дном толщиной в три пальца. Одни операторы наливали в светочи мутноватую жидкость, другие вкладывали книги, завинчивали крышки, активировали пульты и, сверяясь с данными, вводили код. После чего щёлкали рычажком на крышке, и книга в светоче занималась бледным зеленоватым пламенем. Не горела — скорее светилась.
