— Они, — он указал мечом на плетущихся в арьергарде, — долго не выдержат.
Маленький наш отряд растянулся на добрую лигу. Если враги нападут сзади, в авангарде об этом узнают не сразу.
— Привал! — скомандовал я. — Батхал, поставь дозорных. Надо послать мальчишек, что покрепче и посмышленее, на разведку. Не хватало нам еще засады.
Батхал кивнул и кинулся отдавать приказы.
Самые слабые опустились прямо в дорожную пыль, но раненых отнесли под сосны. Правда, это были не совсем сосны. Просто я, как многие, вынужденных надолго остаться в чужом мире, не смог устоять перед искушением найти в этом чужом и странном мире хоть что-то, напоминающее о доме, и постараться закрепить это ускользающее сходство знакомыми именами. Здешние сосны издали были почти как земные. Но стоило приблизиться, как сразу становилось ясно: это даже не хвойные, а некая разновидность хвощей. Я не разбираюсь, я воин, а не биолог. Будь я биологом, возможно, восхитился бы этим миром, потратил годы на его исследование. Но мне были интересны не исполинские хвощи, меня интересовали люди. А люди здесь были почти такими же, как дома. Они лежали под соснами, и я смотрел на их искаженные страданием лица, а не на зеленеющие над их головами кроны. Биологи, геологи, этнографы, мало ли кто еще — все они могли бы найти в этом мире обильную пищу для своих сканеров и мозгов. Но здесь оказался лишь я. Воин, равнодушный к экзотической и дикой красоте этих мест.
Серьезные дядьки в строгих кабинетах, они сказали: мы можем послать лишь одного человека, без оборудования и оружия, практически — голым. И еще, сказали они, мы не знаем, что там происходит, так что принимать решения и действовать тебе придется в одиночку.
О, действовать я умею. За полгода в этом проклятом мире я действовал, действовал, действовал. Если они думали, что я буду тихо держаться в тени и наблюдать — они выбрали для экспедиции не того человека. Я не могу видеть, как умирают дети, я не могу видеть, как насилуют женщин на глазах их раненых мужей и отцов. Я же говорил, я воин — не политик.
Я опустился в пыль, чувствуя, как ноют от долгого перехода ноги, как жгут старые раны, как ноют от движения свежие.
— Нам нужно отдохнуть. — Батхал не смотрел мне в глаза, он сурово вглядывался в темную стену леса. — Тебе нужно, старший брат. Без тебя мы все обречены.
Он указал глазами на мою левую руку. Края раны побелели, кожа вокруг них налилась бордовым. Только бы не чертова гангрена…
— Главное — добраться до Великой, — ответил я. — А потом с помощью богов… переправиться. Там до цитадели Ророха… рукой подать. В цитадели — знахари… Переправимся, отправим посланцев к князю… пусть вышлет своих воинов.
— Ты веришь Ророху? — удивился Батхал. — Если он пошлет своих воинов, то только для того, чтобы нас добить!
Я покачал головой, тяжелой, будто колокол обители Трех Праведников.
— Нет, — проговорил я, хотя с каждым мгновением слова давались мне все труднее. — Князь Ророх не предаст, он поклялся на алтарной книге…
— Слово князей — ветер в поле, — пробурчал младший брат и отошел к другим раненым.
Отошел, чтобы не спорить со старшим. Он прав, нас уже не раз предавали владетельные князья. Все они боятся наших врагов. И понять князей можно. Ведь наши враги — не люди. Черт их знает, кто они такие…
Я опустился на траву, казалось, только на мгновение прикрыл глаза, но когда снова открыл — обнаружил, что костры потушены, костровища забросаны землей, воины перевязаны и все готовы снова двинуться в путь.
Солнце жгло нещадно. Едва мы вышли из-под спасительной сени деревьев, лучи раскаленным металлом хлестнули руки и глаза. Лишь одно заставляло нас идти дальше — уже совсем недалеко, в километре-полутора, виднелась сияющая сталью лента Великой реки. За ней на далеком холме высился Рорх-Крайхен, замок великого князя Ророха, властителя Правого берега, Дола-эйдэ и Семи пустошей. Из темной зелени позади замка едва виднелись острые крыши обители.
Там, недалеко от обители, в пещере хранился мой передатчик и УАП (устройство аварийного переноса). Но думать о них я себе давно запретил. Во-первых, энергии в аккумуляторах осталось только на одну передачу, в которой я должен сообщить, что готов к возвращению, а во-вторых, я знал, что стоит мне оказаться на родной Земле, как неудержимо потянет обратно. Совесть потянет, и долг. А еще воспоминание о Миранде…
