– Настало время двум пророкам покинуть китовое чрево, – торжественно объявил три часа спустя бывший губернатор.
Техники подцепили свисающими из-под потолка крюками кольца на обшивке. Заурчали лебедки, туша батискафа целиком показалась из воды. Серегин засунул руки в прорезиненные рукавицы и, опасно наклонившись над бассейном, ухватил и притянул кузнечиковую лапку манипулятора. Из-под металлической «пяточки», примерно из того места, где у кузнечиков расположены «уши», глубоководник извлек контейнер с образцом и склонился над смотровым стекольцем в его крышке. Перевел взгляд на Михаила Васильевича и довольно осклабился:
– Вот она, наша землица. Никому не отдадим. Чужого – не нужно, а свое – вот где будет. – Он сжал кулак и потряс им в воздухе. – Все они утрутся теперь!..
Тимофей Степанович поместил контейнер рядом с полусотней таких же контейнеров на стеллаж, протянувшийся вдоль стены.
Порядком измотанный подводным приключением Михайлов поднимался на палубу. Как вдруг:
– Атас!.. – пронесся истошный вопль.
Навстречу Михаилу Васильевичу вылетел лаборант в белом халате и тут же грохнулся на пол, в спине его торчал маленький дротик. Не способный убить сам по себе, но, очевидно, отравленный. Бывшего губернатора постигло секундное замешательство, из которого его вывел вонзившийся в стену совсем рядом с плечом дротик. Михайлов выдернул пистолет из кобуры и стрелял в темноту, отступая вглубь корабельных помещений. Натолкнулся спиной на Тимофея Степановича, тоже с оружием в руке.
– Гады!.. – процедил сквозь зубы глубоководник. – Укладывают наших в рядок.
Наверху ударили пулеметы, и Михайлов представил Прохора Петровича в противогазе, как он выжидает, чтобы противник подошел поближе к ледоколу, вот наемники идут в полный рост, ни от кого не скрываясь и ничего не боясь. Прохор Петрович дает отмашку, и замаскированные пулеметные гнезда открываются…
Но это была лишь фантазия, а в реальности диверсанты, сумевшие скрытно пробраться на «Чилингаров», неторопливо и планомерно зачищали коридоры.
Михайлов, затаившийся за переборкой, подглядывал в карманное зеркальце.
– Выходите и сдавайтесь! – вещал на хорошем русском языке сержант противника. – У вас нет ни единого шанса! Мы гарантируем легкую, безболезненную смерть. Одна инъекция – и вы заснете! Вам приснятся хорошие красивые сны.
– Я сдаюсь! Сдаюсь!
Из бокового коридора высунулся с поднятыми руками мужик расхристанного вида – кажется, инженер-гидролог из соседней лаборатории.
Сержант белозубо улыбнулся:
– Хороший русский! Иди сюда!
Косясь на дула автоматов, мужик бочком приблизился к солдатам.
– Вы это… Правда, совсем не больно? Только укол ставьте осторожно! Эх, рюмочку на посошок бы!.. Да я ж не пью… А про царскую водку знаешь?.. Давай на брудершафт: мне укольчик, и тебе, мил человек, смертушки какой-нибудь. – Он помолчал, пожевал губами, а потом тонким голосом завыл: – А кислоты в рожу суклатыжую не желаешь?
Мужик раздернул ватник на груди, выхватил какую-то склянку и плеснул из нее на сержанта. До поры до времени склянка была вставлена в банку, висевшую на длинной веревке через шею: так снаряжаются, чтобы наведаться в лес за ягодой. Прозрачная жидкость щедро омыла лицо военного, с виду результат оказался тот же, как если бы брызнули соком раздавленной смородины со дна банки: кожа покрылась тонкой красной пленкой, красные капельки набухли в морщинках и складочках. Сержант забился в припадке, не в силах даже кричать. Мужика сию же секунду буквально изрешетили дротиками, он рухнул как подкошенный, однако диверсия была совершена: кислота шипела, кипела, вступила в реакцию с искусственной опушкой капюшона, воспламенив ее. Ближайший солдат отодрал капюшон и, хотя это было излишней предосторожностью, затоптал.
– Ты хорошо знаешь английский? – спросил глубоководника Михайлов. – Что они говорят?
Серегин принялся переводить.
– Мои глаза! Мои глаза! – вопил командир.
Подчиненные держали его судорожно дергающиеся руки и ноги, пока ответственный за медпомощь рядовой шарил в аптечке. Наконец, на пораженную кожу пролился универсальный антидот, в шейную артерию проникло обезболивающее и вслед за ним транквилизатор. Лекарства подействовали. Судороги прекратились. Безболезненный быт Запада в очередной раз подтвердился наглядным примером. Умом трудно было воспринять, что человек, выглядевший как экспонат из биологического класса, все еще в сознании и способен отдавать приказы.
