— Дорогой мой герцог, Королю-Императору ты нужен живым. Не надо лукавить: тебе это прекрасно известно. Да и мне не все равно, что я получу: титулом принца за Хокмуна живого и невредимого или, в лучшем случае, титул барона — за мертвого. Разве тебе не говорили, что я дьявольски честолюбив?
Довод д'Аверка казался убедительным, но Хокмун был наслышан о коварстве француза…
— Ладно, сэр Хьюлам, будь по-твоему, — сказал он со вздохом и присел, чтобы перепрыгнуть через узкую улочку на ближайшую крышу.
— Герцог Дориан, не надо! — закричал Оладан, — Пусть меня убьют! Моя жизнь ничего: не стоит!
Спрыгнув на крышу дома, Хокмун упал на четвереньки. Ветхая кровля затрещала, но выдержала. Хокмун выпрямился и осторожно двинулся к башне.
Оладан снова крикнул: «Не надо!», стараясь вырваться из рук воинов. Хокмун шел вперед, не глядя на друга и словно забыв о мече, который держал в руке.
Маленькому горцу все-таки удалось вырваться. Он метнулся к противоположному краю крыши, следом с проклятьями мчались двое вепрей. Оладан на мгновение задержался на краю и перепрыгнул через парапет.
У Хокмуна кровь застыла в жилах. Несколько секунд он стоял, не в силах поверить в случившееся, стиснув рукоять меча и устремив пылающий взор на д'Аверка и его воинов.
Заметив, что «огненное копье» на носу орнитоптера поворачивается в его сторону, он пригнулся и бросился назад. Луч с громким шипением рассек воздух над его головой, обдав Хокмуна жаром. Ухватившись за карниз, герцог Кельнский повис над улицей.
Он висел высоко, но, к счастью, чуть левее от него начинался ряд небольших барельефов, идущий наискось почти до мостовой. Но выдержит ли его хрупкий камень?
Не раздумывая ни секунды, Хокмун ухватился за ближайший барельеф. Камень крошился под пальцами и с треском вываливался из стены, как гнилой зуб из десны. Хокмун немедля вцепился в соседний барельеф. Он спускался, роняя каменное крошево, пока не решил, что может спрыгнуть, не сломав ног.
Он упал на четвереньки, вскочил и бросился бежать — но не в укрытие, а к башне. Скорее наверх, отомстить за друга, погибшего по вине д'Аверка!
Он разыскал вход в башню и, перепрыгнув через порог, услышал клацанье металлических подков по каменным ступеням. Хокмун выбрал узкое место, где враги могли нападать только по одному.
Первым появился д'Аверк. Увидев Хокмуна, он застыл на месте. Рука в латной рукавице потянулась к рукояти длинного меча.
— Напрасно ты не воспользовался дурацким подвигом своего дружка, — с презрением сказал наемник в маске вепря. — Придется все-таки тебя убить…
Он согнулся от кашля и привалился к стене, делая вид, что совершенно обессилел.
— Мой дорогой герцог Дориан, я вынужден просить прощения… Проклятая хворь, всегда напоминает о себе в неподходящую минуту.
Он с усилием поднял руку и ткнул пальцем в невысокого, крепко сбитого воина, что поддерживал его на крыше.
— Экардо, может быть, ты…
Крепыш Экардо пружинисто шагнул вперед и вытащил из-за пояса боевой топор с короткой рукояткой. Другой рукой он обнажил меч.
— Спасибо, хозяин, — сказал он с довольным смешком. — Ну-ка, поглядим, как запляшет этот красавчик.
Он двинулся на Хокмуна мягкой кошачьей поступью. Герцог Кельнский не шевелился, давая противнику возможность первым нанести удар.
Гранбретанец с диким воплем ринулся вперед. Лезвие топора со свистом рассекло воздух и зазвенело, встретив меч Хокмуна. Ослабевший от голода и усталости, Хокмун с трудом увернулся от короткого меча, ощутив прикосновение к бедру холодной стали, пропоровшей штанину.
Выскользнув из-под топора, его меч рубанул по маске, сломав бивень и оставив глубокую борозду. Экардо выругался и снова сделал выпад мечом, но Хокмуну удалось схватить его за руку.
Прижав гранбретанца к стене, Хокмун выкручивал ему руку, сжимавшую топор. Его собственный меч болтался на темляке. Едва не закричав от боли, когда стальной наколенник ударил его в пах, Хокмун рванулся назад, увлекая за собой противника, развернулся, толкнул его вниз… Скатившись по лестнице, Экардо растянулся на каменных плитах. Удар был столь силен, что стены башни содрогнулись.
