Когда за Фанком закрылись ворота замка, Богенталь спустился в зал на негнущихся ногах и с непонятным выражением на лице.
— В чем дело, Богенталь? — озабоченно спросил граф Брасс, подойдя и обняв за плечи старинного друга. — Ты, похоже, чем-то встревожен.
— Это не тревога, — покачал головой Богенталь. — Много лет прошло, с тех пор как я не держал в руках оружия, которое было бы тяжелее пера. Теперь я поднимаюсь против Лондры и Темной Империи. Я поеду с вами.
— Но, Богенталь, — возразил Хокмун, — ты же не воин! Ты утешаешь нас, поддерживаешь своей добротой и мудростью. А это тоже увеличивает наши силы.
— Да, все так… Но эта битва будет последней в любом случае: победим мы или нет, — напомнил Богенталь. — Если вы не вернетесь, то моя мудрость никому уже не понадобится. А если вернетесь, вам мои советы будут не нужны. Вы ведь станете людьми, победившими Темную Империю. Поэтому я возьму меч и шлем. Один из двух зеркальных шлемов — тот, что с черным гребнем, — как раз мне подойдет.
Хокмун посторонился. Богенталь подошел к шлему, поднял его и медленно водрузил на свою голову. Шлем сидел превосходно.
И они увидели в шлеме отражение — свои лица, одновременно и мрачные, и восхищенные.
Д'Аверк первым шагнул вперед и протянул руку:
— Приятно будет отправиться в поход с человеком, обладающим утонченным остроумием.
— Согласен, — подхватил Хокмун. — Мы будем счастливы, что ты поедешь с нами. На мне хотелось бы знать, кому предназначен оставшийся шлем.
— Мне! — прозвучал знакомый голос. Хокмун обернулся и взглянул на свою жену.
— Нет, он не для тебя, Исольда.
— Ты в этом уверен?
— Ну…
— Посмотри, он с белым гребнем и меньше, чем остальные. Как будто специально сделан для мальчика или женщины.
— Да, — неохотно признал Хокмун.
— Разве я не дочь графа Брасса? Разве я держусь в седле хуже любого из вас?
— Да.
— Вы забыли, как я девчонкой сражалась на арене с быками? Разве, отец, я не обучалась вместе с гвардейцами нашего Камарга искусству владеть топором, мечом и огненным копьем?
— Это правда, — согласился граф. — У нее есть сноровка в этом искусстве. Но от воина требуется гораздо больше.
— Но разве я не крепка?
— Да, для женщины… — согласился хозяин замка. — «Крепкая и мягкая, как шелк». Так, по-моему, выразился один местный поэт, — он бросил взгляд на покрасневшего Богенталя.
— Тогда, значит, у меня не хватает выносливости? — глаза Исольды горели и вызывающе, и весело.
— Нет, выносливости у тебя более чем достаточно, — уверил ее Хокмун.
— Смелость? У меня нет смелости?
— Да, никого не сыскать смелее тебя, дитя мое, — согласился граф.
— Тогда чего мне не достает?
— У тебя все в порядке, — согласился Хокмун. — Но… ты ведь женщина, а…
— А женщины не воюют? Они остаются возле очага скорбеть о погибших близких, так?
— Или встречают их, когда они возвращаются…
— Но почему я должна оставаться в замке? А кто будет меня защищать?
— Мы оставим охрану.
— Но вы же отлично знаете, что у вас каждый человек на счету.
— Да, это правда, — вздохнул Хокмун. — Но не забывай, что ты ждешь ребенка!
— Я не забыла… Но я понесу его с собой в битву. Ведь если мы победим, он узнает радость победы даже раньше, чем появится на свет. А если мы будем разбиты, ему нечего будет унаследовать, кроме гибели. Тогда мы погибнем все вместе. Я не стану вдовой Хокмуна, и ребенок не родится сиротой. Я ни за что не останусь одна в замке Брасс, Дориан. Я поеду с вами.
Она подошла к зеркальному шлему с белым гребнем, подняла его, надела на голову и восторженно всплеснула руками:
— Видите, он сидит превосходно! Он явно был изготовлен для меня. Мы поедем все вместе, вшестером, и поведем Камарг вперед, против войск Темной Империи.
— Да будет так, — тихо произнес Хокмун, обнимая жену.
