Методы Врача оказались действенными.
Толстушка (единственная из класса) попала в престижный университет.
Все одноклассники рассеялись по профучилищам, по отдаленным воинским частям, по каким-то фирмам и фирмочкам, а одноклассницы быстро, но неудачно повыскакивали замуж, потому что боялись, что кудрявая овечка и здесь их обскачет. Когда через два года в приемной Врача появилась эффектная блондинка, он ее не узнал. Держалась по боевому. Ослепительная улыбка. Ласково оттолкнула медсестру (Врач тогда работал в поликлинике): «Достала овца!»
«Хочешь поговорить об этом?»
«Только не об овце. Хватит с меня дятлов и лосей».
Невооруженным взглядом было видно, что ослепительная блондинка многого достигла. И принцип у нее был простой: никаких принципов. Страстные и влиятельные мужчины, временные спутники, непонятные молодые люди, желающие услужить – все теперь вращались только вокруг сладостной овечки. Из-за нее стрелялся знаменитый член-корреспондент Российской Академии наук, правда, успел до этого поспособствовать переводу овечки в Сорбонну. Из-за нее навсегда улетел в США известный физик-теоретик, отвергнув родину так же грубо, как овечка отвергла его любовь.
И все такое прочее.
Я лечу сильными средствами, хвастливо утверждал Врач.
Наркологи мира обеспокоены тем, что богатые рок-музыканты садятся на иглу, а меня заботит то, что в Линево спивается народный ансамбль балалаечников. Если ко мне приходит человек с головной болью, я не тяну. «Хотите поговорить об этом?» Он, конечно, соглашается. Тогда я выкладываю: «Все! Кранты тебе, старичок! Статистическая флуктуация процесса клеточных делений». – «А что это?» – «Если не понял, рак». Обычно головную боль как рукой снимает. А приходит хромой, увечный, жалуется, что правая нога у него короче, я ему указываю: «Левая-то длиннее!» А приходит закоренелый, закостеневший в несчастьях неудачник и начинает ныть, что в жизни у него ничего не осталось, кроме паршивой общаги, дырявых носков и полного отсутствия перспектив, я и его обнадеживаю. «Вон какой омут на реке! Вон какая качественная веревка! А на площади – коммерческий банк. Возьми и ограбь, это снимает скуку. Ах, ты тюрьмы боишься! Хочешь поговорить об этом? Тут нет проблем. Отсидишь, выйдешь честный. Напишешь толстую книгу. Подружишься с дряхлым камерным пауком».
14
«На вид 23–24 года…Рост средний, глаза голубые… Расклешенное демисезонное пальто…» Розыскные афишки еще трепало холодным городским ветром, а бывший инженер Стрельников уже привел в дом Юлю. «Сырная баба в кружевах». Бывший инженер был счастлив. Любимая с ним, с ним. А Ася… Да черт ее знает с ее капризами! Может, сбежала. У них весь род такой, сплошные собачьи свадьбы. Не раз ему угрожала: сбегу! Одна только Алевтина Николаевна, Асина мать, не оставляла поисков. Прокуратура, следователи, адвокаты, консультанты, Сыскное бюро (кто-то вывел Алевтину Николаевну на Роальда). Навестила известную гадалку. Черная горбатая старуха неприязненно предупредила: «В зеркало на стене не смотри, на меня не смотри, глаз не поднимай», и вывернула на темное серебряное блюдо влажную кофейную гущу. «Найдешь дочку, – бормотала. – Крещеная кровь не пропадает». Сердце Алевтины Николаевны щемило. «Вижу… Проселок вижу… Сырое болотце… Вдоль линии железной дороги ищи… Бензином пахнет… Сухостой…»
15
«В ночь со вторника на среду румынское телевидение показало в записи суд над Николае и Еленой Чаушеску».
Я покосился на Врача.
«Известия» от 28 декабря 1989 года, видимо, попали в дело Аси Стрельниковой случайно. «Николае и Елена Чаушеску входят в комнату, где находятся солдат и врач. Врач, обращаясь к Николае Чаушеску: «Сейчас я измерю ваше артериальное давление». Измеряет давление: «Шестьдесят… семьдесят… Где?». Вопрос был явно оборван. То есть его задали, но ответ в опубликованную стенограмму не попал.
Н. Чаушеску: Я не признаю вашего трибунала, не признаю насилия. Я признаю только Великое национальное собрание. То, что тут происходит, это государственный переворот.
Обвинитель:Подсудимый, замолчите! Мы вас судим согласно Конституции страны. Мы знаем, что делаем. Не вам давать нам уроки.
