Глава IV. Письмо от покойника
С дядей Геннадием я встретился в тот же день после обеда. Зашел в сквер на улице Явор. Там есть ларек, в котором продают очень вкусные пончики. Неплохо бы человеку подкрепиться, особенно если перед этим он был на репетиции пионерского драмкружка… Репетиция — занятие скучное: тебя заставляют без конца повторять одну и ту же реплику. И при этом никто не аплодирует, никто не кричит «браво» или «бис». В прошлом году мне очень хотелось прославиться как артисту, но тогдашняя руководительница в первую же неделю освободила меня от занятий. Она сказала, что для такого искусства человеку, кроме желания, нужен еще и талант. В нынешнем году с пионерами нанимается артист Государственного драматического театра Трифон Манолов. В свое время этот человек оценил меня по достоинству и сам предложил мне записаться в кружок. Я принял его предложение, но теперь уже мне что-то расхотелось: много времени теряешь впустую.
Я подошел к ларьку и заказал два пончика с двойной порцией сахарной пудры. Потом присел в сторонке на торчащий из-под земли корень большого дерева. Он возвышался горбом на добрых десять сантиметров, поэтому не имело смысла искать свободную скамейку в аллее. В тот же миг из-за дерева выскочил дядя Геннадий, все такой же помятый и плохо одетый.
— Здравствуй, Александрик!
Я ничем не выдал своего удивления и ответил:
— Здравствуй. Ты не на работе?
Дядя Геннадий опустился на траву и отломил себе кусок пончика:
— Я в ночной смене. Знаешь, так удобнее…
Я чувствовал, что он хочет мне что-то сказать, но не знает, с чего начать. Руками он обхватил свои согнутые колени. На кистях вздувались темно-синие вены. Я решил сам расположить его к разговору:
— На этот раз тебе не хочется говорить, да?
— Что ты! — неопределенно ответил дядя Геннадий.
— Тогда почему молчишь?
— Не уверен, что ты сможешь сохранить тайну.
Это меня задело:
— Если надо, буду нем, как мертвец!
Он засмеялся:
— Иногда и мертвые не так уж молчаливы. Летом, например, я получил весточку от покойника.
— Какую весточку?
— Я тебе скажу, только если обещаешь молчать.
— Обещаю.
Дядя Геннадий вытащил из заднего кармана смятый, местами порванный лист бумаги в тоненькую клетку. Он развернул его и подал мне. На листке было написано темни лиловыми буквами:
«Крепость Бейга. Четыре метра к северу от точки, где пересекаются диагонали, Altin. 26 июня 1938 г.».
— Прочитал?
— Да.
— Все понял?
— Нет.
— Что тебе непонятно?
— Вот это слово, написанное не нашими буквами: «А… Л… Т…».
— Алтын. Слово турецкое, в переводе на болгарский означает «золото»! — при этом дядя Геннадий посмотрел на меня так, словно его карманы были битком набиты этим благородным металлом. — Письмо это от моего дяди Христаки, умершего тридцать лет назад. Я нашел его только теперь, когда рылся в старом сундуке на мансарде. Оно валялось на дне. В то давнее время, еще до того, как я поселился в этом городе, мой дядя занимался кладоискательством. А раз я его единственный наследник, то по закону бумажка с его тайной принадлежит мне. Я нашел ее поздно, но лучше поздно, чем никогда, не правда ли?
Мимо нас прошли две незнакомые девочки. Настороженно посмотрев на нас, они свернули в аллею направо.
— Ты уверен, что эта записка — от твоего дяди? — спросил я после короткого молчания.
— А как же! — ответил дядя Геннадий.
— А почему он сам не выкопал сокровище?
— В тридцать восьмом году он уже был парализован. Такой человек не может копать, сам понимаешь.
Мой небритый собеседник устало вытянул ноги в старых бесформенных сандалиях. В октябре сандалий не носят, но это дело вкуса. Я незаметно покосился на его глаза. Они вглядывались вдаль, неведомо куда, и излучали особый металлический блеск.
— Александр! — сказал он, не отрывая взгляда от дали. — Ты читал о золотоискателях прежних времен?
— Да.
— Наверняка и фильм какой-нибудь видел?
— Видел. О золотой лихорадке в Америке. Назывался он так: «Большой удар Стенли Уоррена». Хочешь, расскажу?
