* * *
Через неделю мальчик приходил в салон два раза подряд; два раза подряд месье Дюбрей уходил с ним; два раза подряд Жинет, незамеченная ими, сопровождала их в кино. Шел фильм о распущенности физической любви; убедившись в том, что они садились также — мальчик спереди, мужчина сзади, — она в замешательстве покинула зал до перерыва. В третий раз, по техническим причинам показ фильма приостановили, зажгли свет, и месье Дюбрей случайно повернулся и обнаружил свою маникюршу, сидящую недалеко слева. Она чуть не умерла от стыда. Не думает ли он, что она шпионит за ним и, еще хуже, что у нее вкус к таким скабрезным фильмам. Когда свет погас, она поспешно вышла вон. Два дня с тревогой она ожидала визита своего клиента. Но как только он появился со своей любезной улыбкой и со своими отросшими ногтями, она успокоилась. Он спросил ее о фильме.
— Довольно смелый, — сказала она и опустила глаза. И вдруг, собрав все свое мужество, она задала вопрос, беспокоивший ее:
— Этот мальчик, ваш сын
— Нет, — ответил он, — это сын моего консьержа.
Она не поняла, удовлетворена или разочарована этим признанием.
— Очень мило, что вы его водите в кино, — продолжила она через мгновение.
— Мило и удобно, — сказал он с улыбкой.
— Почему удобно?
— Как вы могли заметить, я маленького роста. Но я люблю комфорт, и не позволю, чтобы какой-нибудь верзила заслонял мне экран. Поэтому я беру с собой ребенка и покупаю ему место впереди себя. Так, по крайней мере, я уверен, что просмотрю фильм до конца в нормальных условиях.
Такой эгоизм поразил ее. Это цинизм или необдуманность?
— Вы хотя бы подумали, что заставляете этого мальчика смотреть фильмы не его возраста? — спросила она. — Никогда не рано начинать обучаться жизни.
— Но жизнь, это совсем не это!
— Конечно, это, — сказал он, моргнув и посмотрев ей прямо в глаза, — Именно это! Только это! И это очень забавно, поверьте мне!
Смущенная, она наклонилась над рукой месье Дюбрей и заработала пилочкой так резво, что металл засвистел, обрабатывая ноготь. Оба надолго замолчали. Затем он спросил:
— Вы любите детей, мадемуазель?
— Да, — пробормотала она.
И почувствовала, что слезы подступили к глазам. Она продолжала пилить с маниакальной аккуратностью. Легкий запах паленого ногтя ударил ей в нос. Пока она пыталась оказать сопротивление очарованию, которое охватило ее, громкий голос месье Дюбрей застал ее врасплох, как в тумане:
— Не хотите ли вы стать моей женой?
Она вздрогнула. Ужас и счастье, вскипая, смешались в ее сердце. Не способная принимать решение среди этого землетрясения, она лепетала:
— Что вы такое говорите, месье? Это невозможно…! Нет…! Нет…!
Нежный, кругленький месье Дюбрей улыбался ей глазами, губами, всей душой.
— Подумайте, — сказал он, — я завтра вернусь.
На сей раз, чаевых он не оставил. Она провела ужасную ночь, взвешивая «за» и «против». После 20 лет надежды, что какой-нибудь клиент жениться на ней, имеет ли она право отказаться от исполнения своей мечты? Да, она не знает о месье Дюбрей ничего. Он немного беспокоит ее своей темной стороной, которую она усматривает в нем. Но, говорила она себе, каждая женщина является реформатором и сможет затупить углы его дурных инстинктов, ведь смогла же она справиться с его ногтями. На следующий день, с холодным решением парашютиста, прыгающего в бездну, она сказала ему «да».
* * *
Он хотел довольствоваться простой гражданской церемонией, но она, получив религиозное воспитание, настаивала на венчании в церкви. Сын консьержа был их шафером. Народу они пригласили немного. С ее стороны были только сотрудники салона, с его стороны — никого.
Во время церемонии свечи потухли, орган сломался, и мальчик из хора страшно икал. Тем не менее, эти незначительные инциденты не помешали новоиспеченным сияющим супругам получать в ризнице поздравления от друзей.
Сразу после торжества они уехали в свадебное путешествие. Месье Дюбрей держал в секрете пункт назначения. Она оказалась в роскошной гостинице в Венеции, не зная, каким образом тут очутилась. Окна в номере выходили на Большой канал. Громадная кровать из позолоченного дерева возвышалась на подиуме. В белоснежных вазах стояли белые цветы. Восхищенная Жинет подумала, а не читает ли она один из любимых романов? Она повернулась к месье Дюбрей растерянная от признательности. С волнением она ждала, что ее возьмут на руки и отнесут на свадебное ложе, покрытое леопардовыми шкурами. Но он оставался неподвижным, а руки устало висели вдоль туловища, лицо было огорченным. И он кончил тем, что попросил у нее разрешения снять туфли.
