— Да, был. Но зачем тебе рассказ о нём в такое позднее время? Не пора ли тебе спать?
— Не знаю зачем. Но я пришёл к тебе попросить именно об этом. Потом я пойду спать.
— Что тебе рассказать, даже не знаю…
— Расскажи о самых ярких воспоминаниях.
— Ну, хорошо, раз ты так хочешь. Это была она. Пришла к нам в седьмом классе. Я был тогда круглым двоечником. Учителя говорили мне, что не переведут в следующий класс. После первого сочинения она сказала мне: «Мальчик, у тебя поэтический дар!» И, понимаешь, я начал писать стихи, и нести ей. Она ставила мне пятёрки за сочинения, и я был как окрылённый на её уроках. А однажды, когда мы писали очередное сочинение, она подошла ко мне, наклонилась, я почувствовал запах её нежных духов, и шепнула мне на ухо: «Мальчик, мои пятёрки краснеют рядом с двойками. Как быть?» И я нашёл, как быть: начал зубрить физику, химию, математику, английский язык. Учителя были вынуждены ставить мне тройки, а то и четвёрки и пятёрки. Так я не дал пятёркам по литературе краснеть перед двойками.
— Здорово, — сказал мальчик, — расскажи ещё.
— Однажды я понёс ей домой кипу тетрадей для контрольных работ. Хотел сразу уйти, но она не отпустила меня. «Сынок, пообедаем вместе», — сказала она. Обратилась именно так: «сынок». В детдоме так ко мне никто не обращался. Я почувствовал материнскую теплоту и заплакал. Она успокоила меня и сказала, что я ей как родной сын. У неё не было детей. Ты понимаешь сейчас, зачем я поступил на литературный факультет?
— Здорово! — опять сказал мальчик. — А как она выглядела?
— Сейчас представлю… Она была невысокого роста, с округлым красивым лицом, с седыми волосами, она носила элегантные платья со старинной брошью. Улыбка у неё была обаятельная… Она светилась добротой и мудростью.
— Здорово. Светилась добротой и мудростью! — повторил мальчик слова Алексея Александровича. — Она жива?
— Нет, к сожалению, — грустно произнёс Алексей Александрович.
— Обидно… Но она порадуется тебе…
Мальчик пошёл к двери.
— Спокойной ночи, — сказал он на прощанье.
* * *
Комиссия собралась в кабинете директора.
Минут десять члены комиссии при закрытых дверях обсуждают процедуру и регламент заседания. Затем вызывают Алексея Александровича.
Он входит. Оглядывает своих коллег. Никто не улыбается ему и не подаёт никакой намёк на поддержку и сочувствие, кроме учителя литературы — тот кивает головой в знак приветствия. «Ну что же, — подумал он, — у меня своя жемчужина, и отходить от Пути не собираюсь».
Завуч опережает всех.
— Расскажите, как вы умудрились пойти на такое! — говорит она тоном обвинителя.
Но директор поправляет её.
— Алексей Александрович, ваш первый «А» показал уровень и подготовку второго класса, и стоит вопрос, чтобы детей перевести прямо в третий, минуя второй. Такой опыт нам ещё неизвестен. Не могли бы вы сообщить нам, как вы достигли такого успеха?
Все ждали, что Алексей Александрович выступит перед комиссией с длинным докладом. Но он не оправдал их ожиданий.
Он молчит минуты две-три, и это напрягает обстановку.
— Начинайте, мы вас ждём! — с нетерпением бросает завуч.
Но Алексей Александрович, видимо, не слышит её.
Он направляет взор на картину, которая висит на стене, и получается, что отводит взгляд от членов комиссии: они сидят с обеих сторон длинного стола, а картина висит над ними. На ней изображён только один цветок — лилия. Цветок на высоком стебле с распустившимися лепестками. Директор гордится этой картиной, её подарил ему сам художник, бывший ученик школы. Алексей Александрович об этом сейчас, конечно, не вспоминает. Картина привлекает его взор по совершенно другой причине, о которой никто не сможет догадаться.
Члены комиссии переглядываются: почему новатор смотрит куда-то, а не на них, и тоже обращают свой взор на картину.
Лилия на картине преобразовывается, но только для Алексея Александровича: с картины на него смотрит пожилая женщина, с седыми волосами, со старинной брошью на элегантном платье, — образ сплошной доброты и мудрости. Она улыбается своему ученику.
«Сынок, — слышит он её ласковый голос, — я верила в твой талант».
