Старпом вытерла губы и посмотрела Волете в глаза:
– Я лишь хочу прояснить ситуацию. Я понимаю, что твой брат обменял свою свободу на мою жизнь, и я сделаю все, что в моих силах, чтобы быть достойной его жертвы.
– Пожалуйста, не мучай себя из-за этого. Он достаточно взрослый, чтобы принимать решения самостоятельно. И стоит подумать о нас, мистер Уинтерс. Мы не хотим, чтобы старпом изображал из себя мученика. Ты сказала, что должна была увести его от Сфинкса. Я не думаю, что это была плохая идея. Остальное – непредвиденные последствия благоразумного поступка. – В глубине души Волета подумала, каким подарком оказалось то, что, хоть они и не успели попрощаться, последние услышанные слова брата были добрыми и полны похвалы в ее адрес. Тем не менее он наверняка сказал что-то еще напоследок, но Эдит пропустила это из-за смущения или оплошности. – Он сказал что-нибудь еще? – Она попыталась задать вопрос так небрежно, как только могла.
– Да. Он сказал… – Эдит прочистила горло и произнесла слова, которые сама придумала во время долгой поездки без него.
Стул Волеты с грохотом опустился.
– Он сказал, что любит меня? – Она смотрела так недоверчиво, что Эдит пришлось отвернуться. – Мистер Уинтерс, я верю вам. Но я хочу, чтобы вы знали, что не обидите меня. Он сказал что-нибудь еще, хоть что-нибудь?
Эдит высоко оценила дипломатичность Волеты, но вид у нее сделался несчастный.
– Он сказал: «Передай совенку, чтобы не забывала про мой день рождения».
Волета от облегчения закатила глаза:
– О, с ним все в порядке.
В «Паровой трубе» им разве что не заткнули рты. Родион, негодяй-органист и беззастенчивый сутенер, редко упускал возможность позлорадствовать над их долгом. Он в особенности обожал бросать на Волету плотоядные взгляды в присутствии Адама, зная, что парень ничего не может с этим сделать. Адам понимал, что развратным поведением Родион его провоцирует, но от этого его гнев не ослабевал. Волета привыкла видеть брата с красным лицом, трясущимся от попыток держать себя в руках.
Если Адаму случалось сглупить и попросить минутку с сестрой наедине, Родион тотчас же отвечал: «Уединяться можно согласно почасовой ставке».
Положение осложнялось еще и тем, что за кулисами постоянно кишели рабочие сцены, грузчики, а также несчастные женщины из труппы Родиона. Волета однажды совершила ошибку, назвав Адама «старшим братом» перед танцовщицей кордебалета, и в тот же день все девушки начали называть своих клиентов «старшими братьями». Причудливая мода продержалась несколько недель.
Таким образом, они научились всегда быть начеку и никогда не обмениваться ничем, кроме самых мягких любезностей.
За исключением ночи пожара.
То, что Адам той ночью оказался в «Паровой трубе», было полнейшим совпадением. Финн Голл поручил ему доставить в погреб Родиона шестьдесят бутылок игристого, и так вышло, что Адам прибыл с грузом между выступлениями, когда Волета не болталась на трапеции.
Адам закончил двигать ящики с вином и уже собирался скупо поприветствовать сестру, как вдруг мальчишка, выметающий с трибун оброненные банкноты и шелуху арахиса, произнес волшебное слово: «Пожар!» И началась паника.
Плащ Родиона героически взметнулся, когда сутенер бросился к выходу. Он вышел первым, но кордебалет и рабочие сцены не сильно отстали. Только Адам и Волета медлили, прижимаясь к занавесу в поисках укрытия и высматривая огонь. Пока что они видели лишь немного дыма.
Взяв сестру за руки, Адам без промедления рассказал ей о том, чему научился во время своих мошеннических экспедиций.
– Если я не вернусь, ты должна знать, когда меня искать. Мало назначить место, нам требуется еще и время. Иначе может оказаться так, что мы просидим где-нибудь всю оставшуюся жизнь, ожидая друг друга.
– Ты собираешься не вернуться? – Сценический грим увеличил ее и без того округлившиеся глаза.
– Нет, что ты! Конечно, я вернусь, – тотчас же заверил Адам, не в силах разжать хватку. В зрительном зале по ту сторону занавеса кричали, призывая воду, песок и всех, кто способен помочь. – Но если я не вернусь, если меня ограбят или остановят на таможне, ищи меня в мой день рождения, двадцать третьего апреля. Ты помнишь где?
