– Да. И вернуться в гостиницу, если вы не против, – сказала Амалия.
– Разумеется, нет, – отозвался Папийон. – Но, раз уж вы не брали бриллиант, надеюсь, вы не станете возражать, если мои люди обыщут вас? На всякий случай, потому что у графа есть… как бы выразиться поточнее… определенные подозрения…
Граф Вермандуа во время речи комиссара тяжело задышал и покрылся пятнами, но полицейский и ухом не повел.
Баронесса Корф вздохнула.
– Если я стану возражать, вы же все равно настоите на своем, верно?
– Вы чрезвычайно сообразительны, – подтвердил Папийон. – Итак?
– Я уважаю полицию, – спокойно произнесла баронесса Корф, ставя мороженое на стол возле комиссара. – И мне бы не хотелось, чтобы у графа остались от знакомства со мной неприятные воспоминания.
– Тогда пройдите, пожалуйста, в эту комнату, а вы, мистер Мэллоуэн, – вон в ту, – распорядился Папийон. – Надеюсь, вы не будете на меня в претензии. Я лишь исполняю свой долг.
– О, что вы, господин комиссар! Какие претензии!
Через несколько минут Амалия вернулась, поправила перед зеркалом прическу, пресекла все попытки красного, как рак, графа Вермандуа извиниться и забрала свое мороженое. Комиссар вручил ей пропуск на выход с территории графских земель, и Амалия удалилась в сопровождении Билли, который все же позволил пробурчать себе под нос несколько нелестных выражений по адресу европейских шерифов.
– Хватит ворчать, – одернула его Амалия, когда они спускались по лестнице, – мне надо обдумать кое-что.
– Все, молчу, – отозвался Билли и действительно замолчал.
Они вышли из замка. От реки поднимался туман, и фигура Леона Улье, который по-прежнему сидел с удочкой на берегу, почти тонула в нем. Неподалеку от рыболова топтался бдительный полицейский, которого поставили здесь следить за тем, чтобы никто не ушел.
Амалия оглянулась на пруд, на кусты сирени, на которых они нашли оправу от ожерелья, и улыбнулась.
– Умно, – сказала она скорее себе самой, чем Билли. – Очень умно.
Баронесса показала полицейскому пропуск, который ей дал комиссар, и вместе с Билли беспрепятственно покинула владения графа Вермандуа. Мороженое в вазочке совсем растаяло. Убедившись, что они отошли достаточно далеко от замка и никто их не видит, Амалия сунула пальцы в вазочку и извлекла оттуда сверкающий розовый камень.
– План номер два провалился, – сказал Билли, на которого происходящее на его глазах бесчинство и попрание всех законов права собственности не произвело ровным счетом никакого впечатления.
– Я знаю, – согласилась Амалия, пряча камень в карман. – Но всегда остается в запасе план номер три.
– Но послушайте! – Голос Леона Улье звучал сердито. – Честное слово, здесь какое-то недоразумение!
– А я так не считаю, – хладнокровно отозвался комиссар Папийон. – Вы по приметам похожи на человека, которого мы ищем. Вор явно неплохо ориентировался в замке, а вы, как мы установили, несколько раз побывали в нем, когда приносили управляющему плату за право удить рыбу. Костюм, который мы нашли, по размеру вполне вам подходит. Кроме того, вы удивительно ловко сумели подружиться с инспектором Гиваршем, который выболтал вам все, что знал о камне, о торжестве в замке и…
– И не только это, – фыркнул Леон. – Он еще сказал мне, что находится поблизости, так как ожидает, что бриллиант могут украсть. Ну и на что, по-вашему, это похоже? Допустим, я вор, и я знаю, что меня ждут на месте преступления, так неужели я все равно пойду на дело? Да для подобного надо быть сумасшедшим!
– Валевский вовсе не сумасшедший, – возразил Папийон, – а, напротив, очень дерзкий и сообразительный малый. Что, если он все рассчитал? Он ведь отлично знал, что в запасе у него всего несколько минут до того, как пропажу обнаружат. Он украл ожерелье, бросился к выходу из замка, на ходу снимая бороду и маскарадную одежду, быстро вытащил камень из оправы, от которой избавился, потому что она могла его выдать: она слишком массивная, а камень спрятать гораздо легче. Но он понимал, что далеко не уйдет, потому что некоторые из гостей сразу же бросятся в погоню. И тогда господин Валевский, – произнося последние слова, инспектор смотрел прямо в глаза Леону, – возвращается на прежнее место и вновь превращается в прилежного рыболова. Браво, сударь! Вы смогли одурачить баронессу Корф и ее спутника, но меня вам одурачить не удастся.
