И все-таки, хоть план был умно задуман и смело осуществлен, вы допустили две существенные ошибки.
Первая состояла в том, что копия шкатулки, кстати, довольно неумело взломанная, которую вы, вероятно, за несколько часов до обеда подсунули под матрац кровати Джолифа, была отделана светлым бархатом. Осмотр через лупу показал, что на этой нежной поверхности не было ни малейшего следа потертости, которую обычно оставляет вделанный в цепочку драгоценный камень.
Вторая ошибка была роковой. Ваша сестра сказала, что сорвала цветок для своего наряда перед самым обедом. Если бы это действительно было так, то в восемь часов цветы должны были быть в целости. Я задал себе вопрос, что бы я сделал, если бы захотел отделаться как можно быстрее от дюжины цветов. Ответ прост: выкинул бы их в ближайшее окно, в данном случае в окно коридора, ведущего из оранжереи.
Но на глубоком снегу под окном не было видно никаких следов. Должен вам признаться, вначале это несколько озадачило меня. Но затем — доктор Ватсон может это подтвердить — я понял, что задача решается очень просто. Я вернулся, расчистил снег под окном и нашел останки пропавших камелий, лежавшие на мерзлой земле. Цветы не могли утонуть в снегу — они слишком легки. Значит, они были выброшены до снегопада, начавшегося в шесть часов. Следовательно, рассказ леди Довертон — вымысел, и в этих увядших цветах кроется решение всей загадки.
Во время рассказа моего друга я наблюдал, как краска гнева на лице Мастермэна постепенно сменялась отталкивающей бледностью. Когда Холмс смолк, капитан, зловеще поблескивая глазами, стремительно кинулся в угол комнаты к столу.
— Не советую, — сказал Холмс любезно.
Мастермэн помолчал, не отнимая руки от ящика стола.
— Что вы собираетесь делать? — проскрежетал он.
— В случае, если рубин «Абас» будет доставлен ко мне до девяти часов, я не стану предавать дело огласке и по моей просьбе сэр Джон, несомненно, воздержится от дальнейшего расследования. Я берегу имя его жены. В ином случае вы почувствовали бы всю тяжесть моей руки, капитан Мастермэн. Вы совратили сестру, вы составили грязный заговор с целью поймать в ловушку невинного человека. Когда я сопоставляю все это, я затрудняюсь вспомнить более гнусное преступление.
— А скандал, черт вас возьми? — вскричал Мастермэн. — Скандал в Нонпарейл-клубе! Я по уши в карточных долгах, и если я отдам вам этот рубин…
Он помолчал и украдкой бросил на нас быстрый взгляд.
— Послушайте, Холмс, что вы скажете о предложении сыграть?..
Мой друг направился к двери.
— В вашем распоряжении время до девяти часов, — сказал он холодно. — Пойдемте, Ватсон.
Снова начал падать снег, когда мы на Сент-Джеймс-стрит ждали, пока привратник вызовет кэб.
— Дорогой мой, боюсь, что вы очень устали, — заметал Холмс.
— Наоборот, в вашем обществе я всегда чувствую себя бодрым, — ответил я.
— Ну, вы вполне заслужили несколько часов отдыха. Наши сегодняшние приключения окончены.
Но мой друг несколько поспешил. Когда запоздалый кэб доставил нас на Бейкер-стрит и я уже открывал входную дверь своим ключом, наше внимание привлек свет фонарей кареты, которая быстро приближалась со стороны Мэрилебон Род. Закрытый четырехколесный экипаж остановился неподалеку, и через мгновение закутанная женская фигура торопливо направилась к нам. Лицо женщины скрывала густая вуаль, но было что-то смутно знакомое в ее высокой изящной фигуре и царственной посадке головы, когда она остановилась перед нами на заснеженной мостовой.
— Я хочу поговорить с вами, мистер Холмс, — сказала она повелительно.
Мой друг поднял брови.
— Ватсон, может быть, вы пройдете вперед и зажжете свет, — сказал он спокойно.
За многие годы, на протяжении которых я был связан с делами моего друга, я повидал немало красивых женщин, переступавших порог нашей квартиры. Но я не помню более красивой, чем женщина, которая в ту ночь вошла, прошелестев юбками, в нашу скромную гостиную.
Она откинула вуаль, и газовый рожок осветил бледным сиянием совершенную красоту ее лица и блестящие, опушенные длинными ресницами голубые глаза, которые смело встретили строгий, непреклонный взгляд Холмса.
