Иванов долго потешался над ними. Спустя много лет получил я от Зыкова письмо и сразу же ответил. Зачем-то процитировал и эти строчки. Мишка отчитал меня: мол, ничего хорошего не запомнил, а ахинею носишь в памяти.
Стенная газета нас уже не устраивала. Маргарита Федоровна придумала — давайте издавать рукописный журнал. Иванов и название нашел подходящее: «Прожектор». Пусть освещает нам путь вперед.
— А что, — задумчиво проговорила Маргарита Федоровна. — В этом есть что-то символическое — «Прожектор».
Журнал нужно было оформлять, и оформлять со вкусом. И конечно, никто кроме Юли Ичевой, моей одноклассницы еще по семилетке, не мог этого сделать. Юлия посещала занятия кружка, но однажды прочитала свой рассказ о том, как во время пожара смелый человек спас котенка. Иванов пренебрежительно махнул рукой:
— Ерунда! У Пушкина лучше! — Он имел в виду описание пожара в «Дубровском». Юлия обиделась, несколько занятий пропустила. Когда обсуждали план издания журнала, вспомнили о ней. Юлия неплохо рисовала, почерк у нее был каллиграфическим. Она долго отнекивалась. Иванов предложил компромисс: пусть ее рассказ будет помещен в первом номере, но все заботы об издании журнала она должна взять на себя. Юлия согласилась и добросовестно переписывала наши опусы до тех пор, пока не уехала в Челябинск, где поступила в учительский институт. Тогда это можно было сделать после окончания двух курсов педучилища. Во время войны Юлия добровольцем ушла на фронт, проявила отвагу при спасении раненых, но сама погибла. В честь ее кыштымцы назвали одну из улиц города.
Кружок мы посещали три года, выпустили около десятка номеров «Прожектора». К сожалению, после смерти Маргариты Федоровны они затерялись.
Маргарита Федоровна не раз приглашала нас к себе домой. Пили чай и читали стихи. Комнатка у нее была маленькая и уютная. Была в ней книжная этажерка, а на ней томики стихов. Маргарита Федоровна включала лампу с зеленым абажуром и тихим проникновенным голосом читала Пушкина, Надсона, Есенина…
9
Как и везде, и у нас были учителя любимые и нелюбимые. Про Маргариту Федоровну я уже говорил. Удивительно доброй души человек. Я не помню случая, чтоб она на кого-то повысила голос, кого-то зло обругала. Разбирая чей-нибудь неблаговидный поступок, а их у нас хватало, она сама краснела от стыда, переживала за виновника.
Еще один наш кумир — Кирилл Германович Ржаников. Хотя он и не получил высшего образования, но эрудицией обладал исключительной. Преподавал историю педагогики и рисование. На уроках никогда не пользовался ни записями, ни конспектами, ни книгами. Слушать его было одно удовольствие: ни шаблонных фраз, ни стереотипных формулировок. Любое замысловатое положение высвечивал конкретными примерами, фактами.
Кирилл Германович был участником гражданской войны. Мы часто просили его вспомнить что-нибудь о тех временах. Глядели на него с обожанием. Еще бы! Сражался с белогвардейцами, участвовал в опасных операциях. И еще он хорошо знал историю Кыштыма. Вместе с группой таких же энтузиастов писал книгу: откуда повелся Кыштым и чем он знаменит.
Урок Кирилла Германовича последний. Прозвенел звонок, а расходиться не хочется. За окнами разлохматила седые космы пурга. Мы просим Кирилла Германовича рассказать о прошлом Кыштыма. Он не отказывается. Садится на стул верхом, облокачивается на спинку и начинает:
— Представьте себе тайгу. Без топора не пробиться. Без топора и в путь не выйдешь: немало зверя в тайге. Бежал человек с каторги, из Невьянска, где Демидов свирепствовал. Забрался в тайгу, облюбовал на берегу речушки место и построил домишко. Может, так и начался наш Кыштым? Кто знает? Но и до этих мест дотянулись загребущие руки Демидова. В середине восемнадцатого века основал он на речке Кыштымке железоделательный заводик. Это уж по документам известно. Перво-наперво церковь построил на острове. А вековые сосны начисто вырубил. Сел как-то на пенек, проголодался, видишь ли, а слуги ему бражку и всякую снедь притащили. Сидит Демидов и говорит: «Никто не знает и не ведает, что на этом пеньке Демидов обедает!»
