Недавно Кулешин привел в отдел для выполнения научных работ двух молодых, серьезных мужиков: кандидата технических наук и аспиранта.
Беспорядок в работе всегда был присущ Кулешину – опаздывать или вообще не приходить на назначенные встречи, полностью исчезать на день-два и т.п.
Разбросанность, беспорядочность были сутью Кулешина во всем. Указания и задания менялись, новые неожиданные требования выдвигались с напором, доходящим до хамства. Женщины восхищались – талант, чуть ли не гений, некоторые, как говорится, писяли от восторга.
Колесов не возмущался, спокойно делал свое дело, полностью закрывал текущие дела – планы, отчеты.
Однако новые сотрудники сначала удивлялись, потом стали возмущаться. Чаша терпения переполнилась, когда они обнаружили свои статьи в печати за подписью Кулешина. Даже директора печатались в соавторстве с согласия благодарных подчиненных. Кулешин брал не по чину – и нагло, и глупо.
Вомущался и давно работаший в отделе Тюрин, уже достаточно претерпевший от Кулешина.
*
Колесов тоже когда-то предложил Кулешину соавторство по написанной им статье (работаем вместе). Когда же увидел свою статью напечатанной под фамилией только Кулешина, спросил:
- Это что за дела, Володя?
- Ошибка издательства, - беспечно объяснил тот.
*
Вызревал заговор. После праздничной демонстрации заговорщики зашли по дороге на квартиру аспиранта и вступили в сговор – против Кулешина. Ходом событий и по должности Колесов становился вожаком (лидером) бунтовщиков. Это ему очень не понравилось – за ним уже из прежнего отдела тянулся хвост (шлейф) склочности, конфликтности. Притязаний на должность начальника отдела у него не было…
*
В это же время клюнул жареный петух. Как и у любого другого начальника в характеристике Кулешина писалось: “морально устойчив, отношения в семье нормальные”. По правилам советской демократии партком давал согласие на назначение начальника отдела.
Однако к этому времени Кулешин подправил свою характеристику. Оставленная им жена с двумя малыми детьми обратилась в партком с жалобой. Еще одна жалоба поступила от женщины, родившей от него ребенка. Сам же он жил еще с какой-то бабой. Партийная комиссия приступила к проверке его моральной устойчивости.
*
В конце концов Колесов все-таки решил быть принципиальным (в который раз?!). Во-первых, он был еще крайне нетерпим насчет аморалки – люди типа Кулешина с его бабами и брошенными детьми были в его глазах просто подонками. Во-вторых, паразитирование Кулешина противоречило интересам общего блага и “дальнейшим видам России”.
*
Было еще и третье: Кулешин писал часть диссертации директора института – раздел по технике. Колесов знал это, но должен был поступить как настоящий коммунист. О котором так говорится в анекдоте: “Не за то я тебя уважаю, Иваныч, что ты пьянствуешь беспробудно, и не за то уважаю, что ты по бабам шастаешь, и не за то уважаю, что ты на работе ни хрена не делаешь, а за то я тебя уважаю, что ты, Иваныч – настоящий коммунист”.
*
Наступление началось по всем правилам советской демократии – собрание верхушки (актива), затем собрание партийной группы отдела. Большинство осудило Кулешина. Дело подвигалось к парткому, решение которого при таком раскладе (плюс Колесов – зам секретаря по идеологии, аморалка как раз по его ведомству) было предопределено.
*
Неожиданно Кулещин как бы восстановил свою моральную устойчивость – он женился на сотруднице отдела, формально отсек всех предыдущих баб. По недавним нормам его все-таки можно было репрессировать, по более свободным нормам 70-х годов – можно простить: человек упорядочил свои семейные отношения, стал вполне правоспособным членом общества. Однако за ним еще висели служебные грехи, да и запущенная машина бунта продолжала работать.
*
В это время новый человек в институте, начальник отдела, предложил Колесову перейти к нему на должность главного конструктора системы. Предложение выгодное, он согласился.
*
На прощание Кулешин смущенно улыбнулся:
- Страшный год был, скорее бы кончился.
