Хотя среди фей нет-нет, да и встречались водительши-тётки предпенсионного возраста в позорных мохеровых шапках, а то и в валенках с галошами. Лёля негодовала: грубые тётки унижали, приземляли, компрометировали Лёлину профессию. Лишали её тайны и привлекательности, которые привносили Лёля с хорошенькими подружками.
Будь её власть, она бы этих старух безжалостно повыгоняла в будочки торговать проездными билетами. Там их, по крайней мере, никто бы не пугался, чучел огородных.
С одной стороны, у троллейбусных девушек была выгодная позиция на их работе. Они сидели в прозрачных кабинках на высоких креслицах, так что желающие обозревали не только их личики и распущенные шёлковые волосы, но при желании могли рассмотреть и ослепительные ножки.
С другой стороны получалось, что девушки сидят в своих кабинках, как Царевны – Несмеяны в недоступных стеклянных теремах. И никаким Иванам-Царевичам с задних площадок до них дела не было.
И не больно надо. Лёлин кумир в общественном транспорте не ездил. У неё в кабинке на лобовом стекле было прилеплено фото певца Л. Монголоидный разрез глаз, раздутые тонкие ноздри, губы такие… будто только взасос целовался…
В одиннадцатом классе они с подружкой Машкой проскользнули вслед за жильцом в дверь, охраняемую кодовым замком («Дяденька, мы к однокласснице уроки учить»). Шмыгнули мимо дремлющего старичка-консьержа. Поднялись в лифте на заветную площадку.
Машка хихикала и пыхтела на шухере, а Лёля с замирающим сердечком выцарапывала на стене: «Милый Л.! Приходи на свидание к фонтану на Центральной. Жду тебя от 18 до 20 часов каждый день». И изобразила сердце, пронзённое стрелой. Она старалась глубже вонзить гвоздь. Косточки пальцев под кожей от напряжения перламутрово белели, из-под гвоздя на босоножки сыпался красный кирпичный порошок.
…Машка – выдра успела убежать. А Лёлю за шкирку домой приволок высокий пожилой консьерж. Он зло повторял, что только на побелку еженедельно тратятся тысячи рублей – это не считая ремонта лифта и дверей в подъезде, который из-за таких засранок-фанаток приходится проводить каждый месяц.
С той минуты, когда Лёля узнала о Голубом Огоньке и завизжала, и забила ногами, повиснув на шее у тётки и едва не повалив её – с этого дня её не отпускало ощущение приближающегося величайшего счастья. Ведь на Огоньке должен петь Л.! Он обязательно заметит Лёлю и, может, даже пригласит её танцевать…
В последний раз Лёля видела его в прошлом году, осенью. Они с Машкой гоняли на электричке за город, куда недавно перебрался Л. Думаете, они одни такие умные были, что ли?! К их приезду яблоку оказалось негде упасть. На ворчливых владельцев соседних особняков добродушно не обращали внимания. Если только уж слишком допекали, огрызались беззлобно.
Ждать пришлось долго. Пошел дождик с крупой, парни укрывали своих девчат кто чем.
Л. подъехал на сплюснутой длинной машине. Взявшись за руки, ребята преградили дорогу. Мягко и беспощадно машина была взята в плен, окружена живым кольцом. Л. устало улыбался, опустив тонированное стекло, махал рукой. Оттираемые охраной девушки кричали, оглаживали пыльную машину ладонями, слали воздушные поцелуи.
Машина ещё немного прошла по охапкам цветов, с сочным хрустом лопавшихся под колесами, и остановилась. Л. вышел в чём-то узком, переливчато-зеленом, змеином.
У Лёли, оседлавшей сук дерева, позабывшей все на свете, рот незаметно открылся. Машка в это время могла засунуть в открытый рот одуванчик или пустить насекомое. Но, оглянувшись, Лёля увидела, что и Машка в эту минуту была не в лучшем состоянии. И все другие тоже, плакали прямо многие.
Какая-то девушка визжала, билась в истерике, царапала щеки ногтями. Дождевые капли мешались с кровью и тушью.
Л., по которому сходила с ума вся страна, чьи узкие лакированные туфли ступали по эстрадным подмосткам Парижа, Лондона и Нью-Йорка и чье накачанное тело всего неделю назад качали теплые волны Тихого океана – за его местонахождением пристально следило МузТВ, – живой, улыбающийся, стоял рядом – руку протяни.
Вот он присел на песчаной дорожке и растопыренными пальцами в перстнях отгреб кучку мелких камней. А один, самый мелкий, всем показал – и отодвинул на край дорожки. Ткнул пальцем со сверкнувшим бриллиантом в кучу камней – и на отдельный Камешек.
