Лет сорока, оценивал Сунеп. Кончиками пальцев тискает по утрам лоб и массирует подбородок. Может быть, даже делает зарядку, что у латышских женщин вообще, а тем более в таком возрасте явление из ряда вон выходящее, потому что женщины тогда полагаются больше на строгость общественного мнения, чем на строгость телесных форм. Замужняя? Незамужняя? По многочисленным кольцам на пальцах обеих рук этого нельзя было определить.
— Добрый вечер, Анни, я привел нового клиента, — сказал Касперьюст. — Наш новый художественный…
Анни приоткрыла подкрашенные блекло-фиолетовой краской губы. На краю улыбки поблескивал только один золотой зуб. Имеет вкус, иная загромождает рот золотом, как ювелирную витрину. Анни протянула до локтя оголенную руку. Рукопожатие было подчеркнуто легким движением бюста.
Атака, подкрепленная минометами, подумал польщенный Сунеп, отвечая пристальным взглядом карих глаз и подергиванием усиков.
— Моя фамилия Сунеп.
— Мы знакомы уже два часа. Межлуйка, — ответила Анни вибрирующим голосом драматического сопрано. Голос шел из глубин, из выреза платья.
— В табачных облаках ресторана вы сохранили чистый голос. — Сунеп произнес первый комплимент.
Самообслуживание. Черт возьми, зачем он полез в ресторан, если в карманах с прошлой ночи, когда он тратился как польский граф, осталось только по скомканному рублю… По крайней мере, хорошо хоть то, что директор непьющий. Все же иногда это положительное качество. Сунеп сегодня еще считается гостем, а не подчиненным, так что пока за Касперьюста платить не надо. Следовало бы ввести традицию голландцев и других народов ростовщиков и ювелиров — каждый всегда платит за себя. Сын, если гостил у предков, уплачивал матери за пирожные.
Сунеп положил на свой поднос салат из свеклы за семь копеек, треску в томате за семнадцать и хлеб за две копейки.
— У нас сегодня шницель по-венски — с лимоном и килькой, — соблазняла Анни, получая двадцать шесть копеек.
— Благодарю, но привычка — после шести ничего серьезного. Пожалуйста, бутылку пива. — Отказаться от шницеля легче, чем от пива, шницель стоит рубль девятнадцать, а пиво — тридцать две.
Директор тоже положил себе только мясной салат за двадцать две и стакан кефира.
— Просто так… перекусить. У меня ведь дома жена.
Касперьюсту, наверное, жена утром наказывает: "Не вздумай таскаться по столовым — кто ж тогда будет доедать вчерашний суп!" Они сели под пальмой. Помещение архитектор сориентировал правильно: с заречья вечернее солнце посылало уютный вечерний свет. Утреннее солнце только раздражало бы и без того хмурых пьяниц, а какой же пьяница с утра не хмур.
— Эта буфетчица Межлуйка… замужем? У нее так много колец, что не поймешь. — Сунеп успел принести себе вторую бутылку.
— Сейчас нет. Был муж, ушел, второй помер, третьего прогнала.
— И от каждого памятник на пальце. Помню картину военных лет. Пушки. На стволе после каждого сбитого самолета нарисовано по белому кольцу. Женские пальцы в этом отношении подобны стволам боевых орудий.
Касперьюсту этот худрук нравился — многое знает.
— Хе-хе, я вам потихоньку скажу… — Касперьюст наклонился. Край стола врезался глубоко в его синюю рубашку. — Это, конечно, неприлично, но некоторые ее зовут не Межлуйкой, а Межляжкой. Да у нее есть за что… Хе-хе.
— Она, должно быть, с эстонской границы — это окончание фамилии "луйка".
— Может быть, фамилию подбросил кто-нибуль из мужей. Ну так я вам покажу квартиру, временную…
— Если вы любите кофе — для хороших гостей у меня хороший кофе. — Сунепа проводила улыбка Анни.
Вот это мужчина в городе! Мелковатый, но одет обдуманно, у него свой стиль — волосы гладко зачесывает, не лохматый, как другие. Английские усики. Солидный — не обезьянничает черными очками. Денег у него, правда, маловато. На пиво хватило, на шницель уже нет. Неплохо: бедные не задаются.
Сунеп с директором свернули с Рижской улицы в немощеный переулок направо. Он вел вниз к реке и был длиною всего в три дома и три сада. Улочка походила на газон с пешеходными тропинками по бокам. Перед последним домом паслась на привязи коза, которая пыталась боднуться с другой привязанной козой, таким образом они перегораживали цепями всю улицу.
