— Ты права. Настало время прекратить эту чудовищную войну и привести, наконец, корабль Целестии в тихую гавань порядка и процветания. Да пребудет с тобой Создатель, Которому все мы служим, — тихим от изнеможения голосом выдохнула Вторая и все три Премудрости устало смежили веки.
Жемчужно-Белая знала, что Они умеют спать даже сидя, пережидая, когда пройдет характерная слабость, всегда наступающая после применения особо сильных заклинаний — синдром «отката». Стараясь не мешать отдыху Триады Совершенных, она тихонько выскользнула из залы-бутона.
Уже через час из командного пункта донеслись телепатические сигналы и без малого сотня агентов «ЖАЛА», возглавлявших в Нижней Целестии отряды сопротивления, отдала приказ наступать. Войска карликов и сторонников свергнутого Ренегатом законного короля покинули свои подземные и лесные укрытия и бросились восстанавливать законную власть. Лишь только один из агентов не ответил на позывной, хотя никаких данных о его гибели «наверху» не было. Впрочем, в общей суматохе об этом быстро забыли. На войне часто такое случается, что кто-то пропадает бесследно — на то она и война.
Когда черный дракон, наконец, добрался до столицы, над ней уже реял штандарт другого короля и с белокаменных башен в него полетели стрелы. Распугав стада городских коров, грозное чудовище удалилось восвояси, взяв курс на северо-запад. Там, во чреве Лысой Горы, полумертвый чернокнижник, король-узурпатор, проклятый небом и землёй Ренегат нашел свое последнее пристанище.
1.
Белая, ослепительно белая земля, черное, иссиня-черное небо — насколько хватает глаз. Никакого разнообразия! Тусклый, невыносимо скучный пейзаж. И так — годами, многими годами, невероятно долгой похожих друг на друга как две капли воды вереницей лет.
Да, конечно, снег, укутавший толстым пушистым покрывалом бескрайнюю тундру, чем-то напоминающую грудь спящего исполина, красиво переливается при дневном свете алмазной россыпью мириадов искр. Да, полярное небо усыпано множеством светящихся, похожих на шляпки серебряных гвоздей, звезд. Да, во время полярных ночей на нем распускаются ледяные цветы северного сияния…
Но за многие, многие годы то, что, без сомнения, привело бы в восторг случайного посетителя этой Создателем забытой страны, ему приелось до тошноты. Даже короткий летний период — всего месяц-полтора — , когда эта унылая твердь ненадолго покрывается ковром из невысокой бледно-зеленой травы, а на ветвях карликовых берез появляются нежные клейкие листочки — только подчеркивает кричащую нищету этой земли. Не успеешь порадоваться ласковому солнцу, траве, теплому ветерку, как уже опять похолодание, опять заморозки, опять эта проклятая белая холодная гадость, называемая снегом, облепляет все вокруг!
Из груди юного охотника, в какую уже тысячу раз оглядывающего с тоской унылый пейзаж, вырвался сдавленный стон — стон боли и досады:
«Сколько можно?! В самом деле, ну, сколько можно смотреть на это проклятое белое безмолвие, на эту ледяную черно-белую пустыню?!»
Правда, сам юноша жил не в ледяной пустыне. В десятке миль к югу располагался небольшой лесок, хорошо защищенный от мертвящего дыхания северных ветров грядой достаточно высоких гор. А коренастые, мохнатые, чуть ниже среднего человеческого роста, карликовые ели вокруг его дома заменяли ему парк.
И эти ели были для него едва ли не единственной отдушиной в этом ледяном аду. Он любил, возвращаясь с охоты, смотреть на их вечнозеленые пушистые лапы, чувствовать, как отдыхают утомленные черно-белой палитрой снежной пустыни глаза, вдыхать казавшийся таким необыкновенно насыщенным после безвкусного морозного воздуха легкий аромат хвои, гладить обнаженными пальцами, освобожденными от тесных оков меховых рукавиц, совсем не колючие, нежные, а, самое главное, живые, в отличие от мертвого снега, иголки.
Казалось, человек, который вырос в этом суровом краю, не должен был тяготиться им. Казалось, для него он давно должен был стать чем-то родным и близким, подобно тому как саблезубые моржи или жирнобокие тюлени, обитающие здесь, и не мечтают об иной доле.
