— Алан! — раздался шепот над головой. Чья-то рука трясла его за плечо. — Алан, проснитесь, вам снятся кошмары!
Он выкарабкался из темноты и, открыв глаза, увидел склонившуюся Опал, а на ее лице — сосредоточен-ное, обеспокоенное выражение. Он сел в кровати, сердце его бешено колотилось. Рубашка, в которой он спал, стала влажной от пота.
— О, Господи! — воскликнула она. — Я до смерти испугалась! Я услышала, как вы стонете, а потом закричали…
Она материнским жестом убрала с его лба волосы.
— Вы в порядке?
Алан кивнул. Сердце все еще колотилось, но он уже окончательно проснулся, чтобы почувствовать себя идиотом.
— Извини. — Алан вздрогнул от ее прикосновения. Стало слишком хорошо; он захотел упасть лицом ей в колени, отыскать покой в ее руках. Он не позволит ей больше видеть его слабость. — Все в порядке.
— Нет, не все. Я разбудила вас, но я — я уверена, что сейчас вам нужен сон.
Алан знал, что неприлично вот так, не отрываясь, смотреть на ее выступающий живот. Да, но в беременной женщине было что-то таинственное, даже запретное. Казалось, никому не позволено видеть ее, кроме мужа, который знает ее тело. Такие мысли смутили его.
Опал заметила его откровенный взгляд. Она прикрыла руками живот и улыбнулась.
— Нет, с этим нет проблем. Просто немного неудобно спать — он стал уже слишком большим. Я часто просыпаюсь. Вот почему я и услышала вас.
— Надеюсь, что больше не побеспокоишься. — Он отвел взгляд в сторону. — Кошмар не должен больше повториться.
— Вот и хорошо! — Опал наклонилась к нему, поправляя подушки. — А сейчас, — мягко сказала она, — почему бы вам не попытаться заснуть? О Боже! Ваша рубашка насквозь мокрая. Должно быть, вы сильно вспотели. — Она немного отступила назад.
— Лучше, если вы переоденетесь во что-нибудь сухое, иначе простудитесь.
— Нет, не беспокойся! Сейчас слишком тепло. — Алан почувствовал, что покраснел, и поблагодарил Бога за то, что в комнате темно.
— Ничего не знаю! Это не… — она замолчала, робко улыбнулась ему и поправилась:
— Я хотела сказать, что нельзя спать в мокром, независимо от того, тепло в комнате или холодно. Я много раз слышала, что это вызывает такие страшные болезни, как дифтерия или пневмония, и даже в летнее время. Вы же не хотите рисковать.
— Я не такой хилый, как вы все думаете…
Горечь в его голосе заставила Опал замолчать и повернуться к нему лицом.
— Я не это имела в виду! Извините, мистер Хэйз! Я не хотела вас обидеть. — Она подошла к его кровати, бледное личико сморщилось от волнения.
— Знаю. — Он махнул рукой, чтобы остановить поток ее извинений. — Все дело во мне. Я — брюзга. Спроси Миллисент. Я часто впадаю в плохое настроение. Я тоже не хотел…
— О, нет… — Опал тихо засмеялась. — И это вы называете плохим настроением? Вы — брюзга? Вовсе нет! Если бы вы знали кое-кого из тех, с кем мне приходилось встречаться, то тогда бы поняли, что такое «брюзга». И потом: если бы вы все время были спокойны и в хорошем настроении, то были бы святым, а не мужчиной. — Опал повернулась к шкафу.
— Итак, где же ваши свежие сорочки? Ага, вот они.
Она с довольным видом извлекла длинную хлопчатобумажную ночную рубашку и подошла к постели Алана. — Вот. Давайте мы освободим вас от старой и наденем новую, сухую.
Алан колебался. Он стеснялся снимать рубашку при Опал. Это казалось почти неприличным. Но Опал все еще стояла рядом, терпеливо ожидая, когда он снимет влажную сорочку.
Он наклонился и осторожно стал стягивать рубашку через голову, стараясь действовать осторожно, чтобы не сползло одеяло ниже талии. Опал протянула руку за сорочкой. Ее пальцы коснулись его руки, и при этом прикосновении внутри у него все похолодело.
Опал отбросила мокрую рубашку и, став на цыпочки, начала надевать на Алана новую. Он просунул руки в рукава и голову в горловину рубашки, а девушка натянула ее и аккуратно расправила. Ему стало стыдно, что она одевает его, будто ребенка. Естественно, не воспринимая его как мужчину. Она наверняка думает, что если он калека, то и импотент.
Господи, кто бы мог представить, что он еще способен почувствовать возбуждение в присутствии женщины! Алан тяжело задышал. Опал была совсем рядом, в одной прозрачной ночной сорочке, светлые волосы заплетены в две косички, спадающие на спину. Он чувствовал смущение, желание, стыд и еще что-то странное. Он не знал, как вести себя, что говорить.
