Старик в затертом халате, тот самый, что намеревался заарканить меня веревкой, радостно смеясь, покрутил над моим носом изогнутое лезвие ножа. Он смотрел на меня, как на загнанного зверя, но в хищной радости охотника я уловила такое, что заставило меня вскочить на ноги. Хихиканье превратилось в хриплый гогот. Еще бы - мое тело едва прикрывали оставшиеся от хитона лохмотья, бретелька бюстгальтера оборвалась, выпустив на свободу полную, белую, совершенно незагорелую грудь. К ней-то и тянулась дрожащая рука старика.
Взвизгнув, я отшатнулась, но турок назидательно показал мне сверкнувший нож и поманил пальцем, быстро тараторя что-то по-своему. Я поняла: он предлагал мне выбор - увечье или добровольную "любовь". Прикрывая обнаженную грудь руками, я пятилась до тех пор, пока не почувствовала за спиной стену. Старик, содрогаясь от смеха, наступал, растопыря руки. Правая сжимала нож, а левая продолжала манить меня скрюченным пальцем. Изловчившись, я ударила его ногой по коленям. Разинув беззубый рот, турок взвыл длинное ругательство и что-то рявкнул молодому.
Через пару минут я лежала в сене со связанными за спиной руками, на моих ногах сидел парень, а старик поспешно раздевался. Под вонючим халатом оказалась длинная белая рубаха, а под ней - дряблое, поросшее курчавой седой шерстью тело.
Привычка рыться в чужом подсознании оказалась устойчивой - даже в этот момент поймала себя на едва мерцающей в хаосе отвращения и ужаса мысли: а что он, собственно может? Профессиональное любопытство, смешанное с женским торжеством: чертовски приятно наблюдать бессилие почти взявшего над тобой верх противника!
Старик склонился надо мной и ловким взмахом ножа рассек ткань трусов и остатки бюстгальтера - будто освободил от подарочной ленточки сладчайший приз. Из разинутого от удовольствия рта закапала слюна. Мои глаза зажмурились сами собой, прервав профессиональное наблюдение. И, о Боже! Вырываться и дергаться было бесполезно - по части потенции и хватки этот дикий старик мог дать фору цивилизованному плейбою...
Пыхтение, оханье, омерзительный запах пота, елозанье липкого старого тела - значит, так и выглядит насилие. Парень держал меня за ноги, что ограничивало возможность насильника и подстегивало его возбуждение. Ему и не требовалось разнообразие - натиск и темп, жадное тисканье и укусы - что ещё возьмешь от смиренной жертвы. Когда он затих, хрипя на моей груди, я смачно плюнула в мокрое от пота лицо. И получила удар кулаком в зубы. Кровь из рассеченной губы заполнила рот. Насильник сполз, а парень отпустил мои ноги, дав возможность перевернуться набок и сплюнуть. Рвотные спазмы подступили к горлу.
Тем временем надо мной, содрогающейся от омерзения, разыгралась вполне комедийная ситуация: старик подталкивал парня ко мне, объясняя, видимо, что теперь его очередь, и что если он не последует примеру старика, то значит вообще - не мужчина. Все это было написано на лице мальчишки, ошалевшего от волнения и страха. Он не мог оторвать от меня голодных глаз, судорожно сглатывая слюну. Но даже получив от старика толчок коленом под зад, не решался приступить к делу. Пятился, отмахиваясь руками, и, наконец, что-то резко вскрикнул, показав на свои серые холщовые штаны с темным пятном в паху. Старик схватился за живот, багровея от смеха и тыча пальцем в мокрое пятно. Он даже старался обратить на этот факт мое внимание. Я с некоторым облегчением перевела дух - кажется, оба насильника вышли из строя. И даже сделала попытку просить развязать мне руки, бормоча "плиз" и поворачиваясь спиной... Но они ушли, хлопнув дверью и лязгнув засовами. В мертвой тишине было слышно, как под сеном скребутся, слабо попискивая, мыши. Турки унесли фонарь - темнота казалась непроницаемой, как полная слепота. От бессилия и боли я окаменела и только тут поняла, что наверно свихнулась, или вот-вот окончательно сойду с ума. Все случившееся со мной воем пожарной сирены рванулось в голову, грозя разнести её вдребезги. Еще секунда - и что-то не выдержит, что-то взорвется внутри... Но тело испугалось смерти и сознание благоразумно спряталось за бархатный занавес обморока.
