Лучшего впечатления я не мог и ожидать.
Вулф прищурился и таращился на меня из-под полуприкрытых век так долго, что вполне успел бы досчитать до одиннадцати, затем снова взял в руки бумагу и уставился на нее. Потом отшвырнул ее на край стола, словно боялся подцепить что-нибудь заразное, и посмотрел на меня в упор.
– Ты просто душевнобольной, – сказал он. – Сядь.
Я кивнул.
– Вы правы, – согласился я, оставаясь стоять торчком, – это и впрямь форма сумасшествия, но и что плохого в том, что и меня она не обошла? Как читала мне вчера вечером Марго – кто-то из греков написал, кажется, – «О, любовь, ты сокрушаешь все преграды, всепобеждающая даже…».
– Замолчи и сядь на место!
– Да, сэр, – Я не шелохнулся. – Но мы не торопим события. Дату мы не назначили, так что время для того, чтобы уладить все формальности, еще есть. Возможно, вы захотите от меня избавиться, но это решать вам. Что касается меня, то я предпочел бы остаться у вас. Конечно, за столь долгое время общения с вами я здорово натерпелся, но мне было бы больно навсегда выкинуть все это из жизни. Жалованье у меня вполне приличное, особенно, если с первого января, то есть со следующего понедельника, вы дадите мне давно обещанную прибавку. Я привык считать этот старенький особняк своим домом, несмотря на то, что владеете им вы, а в моей комнате противно скрипят две половицы. Я считаю за честь работать на величайшего сыщика в мире, не взирая на его бесчисленные чудачества. Я признателен за то, что всегда, когда бы мне ни приспичило, могу подняться в оранжерею и полюбоваться десятью тысячами орхидей, особенно одонтоглоссумами. Я также воздаю должное…
– Сядь!
– Я слишком взволнован, чтобы сидеть. Я также воздаю должное кулинарному искусству Фрица. Я обожаю бильярдный стол в цоколе. Я влюблен в Западную Тридцать пятую улицу. Я не мыслю своей жизни без одностороннего стекла, вделанного во входную дверь. Мне безумно дорог ковер, который я сейчас топчу ногами. Я боготворю ваш излюбленный ядовито-желтый цвет. Все это я рассказал Марго, а также многое другое – в частности то, что у вас аллергия на женщин. Мы все с ней обсудили, обдумали и пришли к выводу, что готовы рискнуть и по возвращении из свадебного путешествия поселимся здесь, скажем, на месяц. В моей комнате устроим спальню, а в комнате напротив – гостиную. Туалетов и ванн хватит на всех. Есть мы можем вместе с вами, как до сих пор ел я, если предпочитаете, можем принимать пищу у себя наверху. Если эксперимент удастся, то оплату новой мебели и ремонт мы берем на себя. Марго останется работать у Курта Боттвайля, так что она не будет торчать здесь днем и мозолить вам глаза, а поскольку Боттвайль специализируется на отделке интерьеров, все покупки достанутся нам по оптовой цене. Конечно, мы оставляем эти предложения на ваше усмотрение. Дом-то, как ни крути, ваш.
Я взял со стола свое брачное разрешение, аккуратно сложил и упрятал во внутренний карман.
Глаза и губы Вулфа оставались узенькими щелочками.
– Я тебе не верю, – прорычал он. – А как же мисс Роуэн?
– Давайте не будем втягивать сюда мисс Роуэн, – сварливо ответил я.
– А как насчет тысяч других женщин, за которыми ты волочишься?
– Вовсе не тысяч. Даже и одна тысяча-то не наберется. И насчет «волочишься» я не уверен; проверю по словарю. Думаю, что вы неточно представляете его смысл. К тому же, все эти женщины свое получат, как и Марго, например. Сами видите – душевнобольной я лишь до определенного предела. Я отдаю себе отчет…
– Сядь!
– Нет, сэр. Я отдаю себе отчет в том, что нам придется все это обсудить, но сейчас вы слишком взвинчены и плохо соображаете, так что разговор по душам нам лучше отложить на денек-другой, а то и побольше. К субботе мысли о том, что в вашем доме поселится женщина, могут довести вас до белого каления – хуже, чем сейчас, – либо, напротив, – вы успокоитесь настолько, что будете лишь тихо кипеть, как чайник, и брызгать слюной. В первом случае никакие разговоры нам не помогут. Во втором – вы можете прийти к выводу, что стоит попробовать. Так, во всяком случае, я надеюсь.
