Мэллори решила стать монахиней. И первым ее обетом стало обещание навсегда или, по крайней мере, до следующей осени отказаться от телевизора, если ее перестанут донимать видения.
В пятницу вечером у Мэлли пропал аппетит. За ужином она практически не притронулась к первому, да и второе не особенно ее прельстило. Кэмпбелл никак не могла успокоиться.
— Я жарила эту чертову буженину, старалась! — бурчала она. — Стояла над плитой. А спаржу я приготовила в свой выходной, вместо того чтобы почитать роман или пойти в «Пауэр Вейте» с Лоной и Бонни. А вместо благодарности ты только переводишь продукты. Съешь хоть немного!
— Не могу. Я не люблю свинину, — возразила Мэллори.
— Любишь. На прошлой неделе ты съела пол фунта бекона.
— Я тоже не люблю свинину, — пришел сестре на помощь Адам.
— Заткнись! — рявкнула Мэллори.
— Извинись! — одновременно выкрикнули Тим и Адам.
— Хорошо, извинюсь. Извини меня, маленький тупой попугай.
— Мама! — заныл Адам.
— Я же извинилась!
— Я бы на твоем месте приняла ее, с позволения сказать, извинения, — вмешалась Мерри.
Нимб святой совсем не шел ей. Дождавшись, пока мама отвернется, Мэлли состроила сестре рожу.
— Я читал, что от нее глупеют.
— От чего? — взорвалась Мэллори. — От буженины?
— Да. Евреи не едят свинину.
— Иудеи не едят свинину, потому что в Библии говорится… — начала объяснять Мэлли.
— Ты сказала «иудеи»! — возмущенно закричал Адам.
— А что такого в слове «иудеи»? Дейн Гринберг иудей. Твой друг Шейна Веренер тоже.
— Надо говорить «еврей».
— Это то же самое. Кто-то иудей, а мы католики.
— Адам думает, что иудей — неприличное слово. Ему ведь всего десять лет. Адам, дорогой, никто из евреев не обидится, если его назвать иудеем. Надо только быть вежливым.
— Через месяц мне будет одиннадцать! — воскликнул Адам.
Отец потрепал сына по белокурой голове.
— Не верится, что тебе уже одиннадцать, — сказала Кэмпбелл. — Ты слишком быстро растешь. Тим, нам надо усыновить еще одного ребенка. Мэллори, ешь бекон.
— Нет.
— Тогда отправляйся в свою комнату.
— С удовольствием! — выскакивая из-за стола, отозвалась Мэллори.
Стул опрокинулся, но она, уловив угрожающий взгляд матери, быстро поставила его на место.
— Шаббат шалом![9] — крикнул ей вслед Адам.
Мэллори поднялась наверх и упала на кровать, но через минуту, не в состоянии унять нервную дрожь, встала и натянула свитер. Утром она уже пробежала три мили, но бег казался ей сейчас единственным способом успокоиться.
Отбежав от дома на восемь или девять кварталов, Мэллори увидела Дэвида Джеллико, который сидел за рулем отцовского микроавтобуса. Машина медленно двигалась ей навстречу. Мэлли хотела уже нырнуть в кусты, когда Дэвид заметил ее и подмигнул. Ей ничего не оставалось, кроме как одарить парня фальшивой улыбкой. Когда машина проехала, Мэллори развернулась и бросилась домой с такой скоростью, словно за ней гнался бешеный питбультерьер.
«Если меня выкинут из футбола, займусь бегом», — сказала себе Мэлли, медленно поднимаясь по ступенькам крыльца.
В боку покалывало, и, хотя желудок был пуст, девочка боялась, что ее стошнит.
К двери была приколота записка, из которой следовало, что вся семья, по крайней мере, большая ее часть, уехала в «Беллес Артес» смотреть фильм с субтитрами на немецком языке.
В кухонной раковине громоздилась немытая посуда. Кэмпбелл явно решила преподать ей урок. Мэллори отмыла от жира сковороду и загрузила посудомоечную машину. Потом пошла в душ, но не успела как следует вымыть волосы, как ее поразило иррациональное ощущение, что за ней наблюдают. Схватив с крючка халатик, она накинула его на себя и опрометью бросилась в спальню.
Сидя на кровати, Мэллори немного успокоилась. Неподалеку от окна росло только одно дерево, голые ветви которого напоминали запечатленную на рентгеновском снимке грудную клетку. Спрятаться там было невозможно. Мэлли пригляделась: под деревом никто не стоял. В наступающих сумерках угол гаража Дрю был едва виден. И там никого. Она снова опустилась на кровать. Ветви дерева покачивались под легким ветерком. Глядя на них, Мэллори начала чуть заметно качаться из стороны в сторону.
