…Император ни словом, ни делом не стал пенять тем легионерам, что отступили и показали врагу спину в приснопамятном бою. Первый легион – точнее, уцелевшие из него, – те да, тех возвеличили, и отныне они сделались легионом Серебряных Лат, личной гвардией правителя Империи; Первый легион набирали заново, из добровольцев, давая двойную плату, но и муштруя вдвое.
…Угрюмые гномы своими руками восстанавливали Мельин. У них просто не оставалось другого выхода. Драгнир исчез, небольшая армия очутилась в самом сердце вражеского государства. Гномы принялись работать – честно, не покладая рук, потому что дали слово.
Однако те, кто остался в западных горах, думали по-иному. И огромный обоз с провиантом, посланный Императором к вратам нового гномьего царства, упёрся в наглухо запертые створки. В людей не стреляли, на них никто не нападал – но посланцы Каменного Престола чётко и недвусмысленно дали понять, что от хумансов им, Подгорному Племени, ничего не надо. Тем же, кто принял жизнь из рук правителя людей, предложено было в родные горы не возвращаться.
…Император сидел верхом, окружённый, как всегда, молчаливыми Вольными ближней стражи. Маленький отряд замер на вершине Замковой Скалы; внизу расстилался Мельин, сейчас похожий на громадный муравейник. Снег давно стаял, улицы превратились в покрытые жидкой грязью реки, где люди увязали по колено, а гномы, случалось, – чуть ли не до пояса,
– Гномам объявлено о слове Каменного Престола? – спросил Император у замершего перед ним гонца,
– Да простятся мне эти слова, но никто не дерзнул этого сделать, мой повелитель.
– Хорошо, тогда я это сделаю сам, – кивнул Император. – Отправляйся к их набольшим и передай, что я буду говорить с ними.
– Повиновение Империи! – отсалютовал воин и бегом бросился прочь.
Маленькая узкая рука осторожно коснулась воронёных лат Императора, и он тотчас же повернулся – словно ощутил эти пальчики даже сквозь толстый металл. Несмотря ни на что, Император с доспехами не расставался. Сежес могла ведь и передумать. В любой момент.
– Ты хочешь говорить с гномами? – тихо спросила Агата. Она сидела верхом на своей лошадке, мирно стоявшей рядом со злым боевым конём Императора.
– Да, Тайде. – Император часто звал её этим именем – людским переложением слова Thaide, Видящая, на языке народа Дану. – Есть шанс заполучить их в подданные.
– Ты радуешься этому? – по-прежнему тихо спросила Сеамни. – Тому, что они изгнаны?
Император помолчал. По старой привычке потёр левую руку – хотя на ней уже и не красовалась магическая латная перчатка из белой кости. Сеамни Оэктаканн не терпела лжи – пусть даже «во спасение».
– Радуюсь, – признался Император. – Если мне удастся устроить их… это будут настоящие подданные, такие же, как половинчики, как орки… – «И не как Вольные, – докончил он про себя. – Не как Вольные, о которых я до сих пор не знаю, кому они служат, – то ли мне, то ли своему Кругу Капитанов…» – Я хочу…
– Знаю. – Ручка Агаты скользнула под волосы, коснулась шеи Императора. – Ты хочешь быть повелителем всего, всех рас – и людской, и всех иных. Так, мой Император?
На людях она всегда называла его так, По имени, ею самой придуманному, – лишь когда они оказывались в постели.
И вновь он ответил правду.
– Так. Но разве это не лучше бесконечных свар и дрязг? Дану столетиями воевали не только с людьми, но и с гномами, с эльфами, не говоря уж о северных орках!
Агата опустила голову и ничего не ответила.
Всю эту зиму они были вместе, расставаясь лишь на краткий миг. Сеамни была его тенью. Молчаливой черноволосой тенью – правда, чёрные волосы пробила ветвящаяся молния ранней седины. Любая волшебница играючи исправила бы этот недостаток, не говоря уж о краске, – но Сеамни никогда не прибегала ни к чему искусственному. Была такой, какая есть.
Император уже хорошо изучил это её молчание. Куда как красноречивое, оно, казалось, говорило:
«Оставь эти затеи, люби меня, восстанавливай Империю – зачем тебе новые земли?»
– Не могу, Сеамни, – негромко произнёс правитель. – Ты же не забыла о Разломе?..
Черноволосая головка опустилась ещё ниже.
