Наступило молчание.
– В чем ты хочешь убедить меня, святой отец? В том, что мое дело…
– Я ни в чём не хочу убеждать тебя. Неясыть. Не считай меня тупоумным глупцом, опьяневшим от крови и убивающим направо и налево ради нескольких мгновений власти, – внушительно произнёс Этлау.
– Тогда о чём же мы будем говорить? – невольно удивился Неясыть. Этлау сделал паузу.
– Сначала поешь. Извини, я с дороги и голоден, а ты, застыв здесь в позе вечного укора, портишь мне аппетит.
– Ты мне аппетит испортил раз и навсегда – там, в Комарах! – резко сказал Фесс, – Смерть за прелюбодеяние…
Инквизитор опустил серебряную вилку и вздохнул.
– Так мы никогда не сдвинемся с места, Неясыть.
– Тогда скажи мне то, что хотел сказать, и расстанемся, – бросил тот.
– Хорошо, – неторопливо сказал Этлау. – Вот что я тебе хотел сказать, некромант. Там, где я выкорчёвываю грех и пусть даже страхом, но заставляю других от него воздерживаться, то есть по мере слабых сил своих приближаю наступление Его светлого царства, ты, напротив, сеешь грехи, словно землепашец весной. И тем самым отдаляешь великий миг торжества Спасителя, ибо Он хочет спасти нас не своим приказом, но нашей осознанной волей. Мало-помалу это поймут те, кого ты сейчас защищаешь. Ты упокаиваешь кладбища, так? Но если б ты не перехватил мою силу в Комарах, как бы ты поступил? Стал бы мучить несчастных и уж точно ни в чём не повинных кошек? Вся вина которых заключалась бы в том, что они не могут говорить, являясь бессловесными тварями, и у них нет души? Но боль они чувствуют точно так же, как мы. И страх, и всё прочее. Тебе кажется, ты совершил благо. А призрак тобой замученного кота станет незримым летать вокруг деревни, звать к отмщению – и на место упокоенных тобой мертвецов встанут другие чудовища.
– С чего это ты взял? – высокомерно ответил Неясыть, воспользовавшись паузой в словах инквизитора. – Да и про кошек ты говорил полную ерунду. Люди выращивают скот, кормят его с рук, оберегают и холят, а потом хладнокровно режут. Принцип меньшего зла в чистом виде, То же самое и здесь. Про кошачьи призраки я ничего не слышал, но не думаю, что они опаснее костяных гончих, не говоря уже о драконах.
– Не слышал… – вздохнул Этлау. Он, верно, хорошо подготовился к этому разговору. От того узколобого палача-гонителя, каким он предстал в Больших Комарах, не осталось и следа. – Конечно, ты не слышал! Ты много о чём не слышал! А как ты отнесёшься к тому, что там, где выкорчеван грех, неупокоенность себя почти не проявляет?!
Фесс пожал плечами.
– Очень просто, святой… отец. Убивая жертв, ты делаешь то же самое, что и простой некромант, вынужденный мучить кошек, чтобы уберечь людей. Тебе кажется, что ты «выкорчёвываешь грех», – а на самом деле ты просто упокаиваешь кладбища. На краткое время, не навсегда, конечно.
– Ага! – Глаза Этлау торжествующе блеснули. – А ты слышал о Сугробах?!
– Магистрат сказал, что там тоже беспокойное кладбище, – осторожно сказал Фесс.
– Так вот! – Голос Этлау торжественно зазвенел. – Я только что получил энциклику его преосвященства епископа Арвестского. Люди в Сугробах, доведённые до отчаяния, дружно раскаялись в грехах, отказали всё своё имущество Святой Церкви, облачились во власяницы и трое суток без сна и отдыха молились, невзирая на дождь и ветер. Твари Ночи бродили вокруг них, но молитва была столь сильна, что никто не дерзнул напасть на молящихся. На четвёртые сутки с погоста раздались вопли и стоны богохульства, а потом захрустели кости, мёртвые сами вползли в свои усыпальницы, где и остались, никому более не делая вреда! Вот так, некромант!
– Надо посмотреть на всё своими глазами, – пожал плечами Фесс. – Как говорится, «вести из дальних краёв редко бывают верными». Ты, святой отец, этого ведь и сам не видел.
– В Святой Инквизиции не лгут, если ты этого еще не понял, некромант. Мы получили донесение от отца-настоятеля храма в Сугробах. Он прекрасно понимал, что навек погубил бы свою душу, решись он на ложь своему духовному надстоятелю.
– Прекрасно. – Фесс поднялся. – Если тебе больше нечего сказать мне, святой отец, позволь мне откланяться. В магистрате я слышал о пяти беспокойных кладбищах, и, хотя магистры не заплатили мне ни гроша, свою работу я намерен выполнить. Прощай!
